– Пойдем в дом, – попросила она, теперь уже сама заглядывая в его лицо. – Ты мой жених, никто не осудит. А если и осудят – все равно!
– Храбрая моя… – улыбнулся он снова и почему-то очень печально. – Хватит ли тебе смелости, моя Наргис? Я не пойду с тобой в дом, прости. Это слишком опасно для нас обоих. Джареддин следит за каждым твоим шагом, да и за моим тоже. У меня всего несколько часов, которые могут нам дорого обойтись.
– Джареддин… Ты знаешь? Ты все знаешь, да? – ахнула Наргис. – Как его остановить?! Это же против законов, и божественных, и человеческих! Он не должен… Я не хочу!
– Тише-тише, ненаглядная моя… – Он снова прижал ее, успокаивая, а потом зашептал на ухо: – Поэтому я и здесь. Поэтому – втайне. Никто не знает, что я приехал, даже моя мать на его стороне, не на моей. Наргис, душа моя, сердце мое… Уедем со мной! В Тариссе я хозяин, там добрый морской ветер почти излечил меня, и лекари говорят, что еще несколько лет – и здоровье совсем вернется. Любовь моя бесценная, ненаглядная… Я покажу тебе белые башни Тариссы, и мы будем жить в самой белоснежной из них! Ты станешь моей женой, как обещала, и никогда я не посмотрю ни на одну женщину, кроме тебя. Уедем, Наргис! Будь моими звездами и ветром, будь моей жизнью…
Горячий шепот обжигал, и Наргис таяла, плавилась в объятиях, которым не могла и не хотела ни в чем отказать.
– Уедем? – повторила она беспомощно. – Когда? Я должна написать дяде… и брату…
– Напишешь в дороге, – уверенно сказал Аледдин и коснулся губами ее лба. – Сердце мое, нам нужно бежать. Мой брат – страшный человек! Но даже он ничего не сможет сделать, если ты станешь моей женой сегодня же. Я все устроил, жрец уже ждет нас в храме, а возле храма – самые быстрые лошади на свете! К рассвету мы будем в Дарлае, сядем там на корабль… Он расправит паруса, как белые крылья, и умчит нас в Тариссу. Если… если ты все еще меня любишь, конечно. О, Наргис, не молчи! Может быть… ты выбрала его? Умоляю, скажи! Он сильнее меня, это верно. Здоров… И шах его любит… Наргис…
– Ты! Как ты мог такое подумать!
Она оттолкнула Аледдина и вырвалась, возмущенно смотря в застывшее лицо, на котором шевелились только губы.
– Никогда, слышишь?! Никогда я не пойду за ним к алтарю! – Наргис едва не разрыдалась снова от обиды. Неужели он мог подумать о ней так?! Неужели не поверил, что она ждала его все эти годы? – Будь проклят Джареддин, если встанет на нашем пути. В храм? Я готова! Прямо сейчас! В Тариссу? Хоть на край света!
Сладкая боль заливала ее изнутри, мешая думать, но обостряя каждое чувство. Сбежать из дома – позор? Пусть, она согласна быть опозоренной! Все равно хуже слухов, чем сейчас, о ней не пойдет. И притом, она ведь не наложницей покидает дом, не гулящей девкой! Аледдин отвезет ее в храм! А потом они уедут в Тариссу мужем и женой!
Белые крылья корабля, который унесет их к счастью, встали перед внутренним взором Наргис ясно, как настоящие, затмив все на свете. Все в том же сладком ледяном ознобе она снова шагнула к Аледдину. Барс, все это время лежавший у скамейки, снова зарычал, а потом жалобно заскулил.
– Прости, мой хороший, – обернулась к нему Наргис. – Я не могу взять тебя с собой. Не могу же, да?
Она просительно глянула на Аледдина, но тот виновато покачал головой и негромко сказал:
– Он не успеет за конями. Ты ведь не захочешь бросить его на полпути? Такой великолепный пес! Я пришлю за ним потом, обещаю.
– Слышишь, малыш? – Наргис шагнула к скулящему псу, наклонилась и порывисто его обняла, повторив: – Прости! Я за тобой обязательно вернусь! Или попрошу, чтобы тебя привезли. Ну прости, хороший мой!
– Наргис…
В голосе Аледдина послышалось нетерпеливое напряжение, и Наргис вздохнула.
– Я должна оставить хотя бы весточку, – сказала она умоляюще. – Меня же будут искать! Подумают, что похитили!
– И пусть думают именно так, – спокойно ответил Аледдин. – Пусть ищут тебя по всей Харузе, только не там, куда мы сбежим. Наргис, душа моя, если ты кого-нибудь предупредишь, Джареддину это станет известно сразу. Или тебе и вовсе не дадут уехать. Решайся сейчас, через несколько мгновений может быть поздно.
– Я… решила, – тихо, но твердо отозвалась Наргис. – Давно уже решила, когда поклялась… Я иду с тобой, Аледдин. Только… как мы выйдем? На воротах охрана… Как ты вообще смог сюда пройти?!
– За своей любовью я бы пошел даже дракону в пасть, – мягко улыбнулся Аледдин и протянул ей руку, которую Наргис взяла, понимая, что пути назад не будет. – Не бойся, душа моя, никто нас не остановит. Выйдем через калитку в конце сада, у меня есть ключ от нее.
– Ключ? Откуда?
– Чшшш… Я все тебе расскажу потом. У нас будет время, любовь моя. У нас будет столько времени, что хватит на все…
Обняв за плечи, он увлек ее на тропинку среди кустов, и Наргис пошла. Позади тонко и жалобно заскулил Барс, надрывая ей сердце. И Наргис бы сочла это плохим предзнаменованием, но больше не верила ни в приметы, ни в гадания, ни в темных джиннов! Ни во что, кроме тепла руки Аледдина, который вел ее за собой.
ГЛАВА 13. Когда гаснут свечи
В доме было тихо и спокойно, никаких звуков, никаких разноцветных вспышек. Насчет запаха Фарис ничего сказать не мог, он был уверен, что и через неделю вряд ли сможет что-то почуять. Раэн развалился на кровати в спальне и что-то потягивал из кружки. Судя по бутыли рядом с кроватью и по тому, что кофе в доме не было, пил он вино, закрыв глаза от удовольствия. Или от слабости – из просто белокожего Раэн стал болезненно серым, а под глазами залегли темные круги.
Увидев Фариса, упрямо прижимающего к себе корзину, целитель широко распахнул глаза и присвистнул. Фарис медленно поставил плетенку на пол, виновато взглянул и попытался сказать расквашенными губами, что не стоит беспокоиться…
– Нет уж, лучше помолчи! – торопливо перебил его Раэн. – Садись и не дергайся!
Фарис безропотно присел на кровать, с которой вскочил целитель, и, наконец, перевел дыхание.
– Хорош… – протянул Раэн, оглядывая его.
Поежившись под этим взглядом, Фарис опустил глаза, понимая, что объяснений не избежать. Синяки – это что, они пройдут! А вот как перестать чувствовать себя дураком, от которого одни беды и хлопоты?!
Узкая прохладная ладонь легла на его лоб, и боль словно вытекла из тела наружу. Лицо онемело, будто Фарис умылся ледяной водой, измолоченные кулаками Касима ребра тоже перестали болеть. Наслаждаясь избавлением от боли, Фарис прикрыл тяжелые веки, смутно ощущая, как умелые осторожные пальцы продолжают касаться его головы, затем спускаются ниже на шею… Сквозь дремоту он услышал приказ лечь и откинулся на кровать, не поднимая ног от пола, глубоко дыша полной грудью и удивляясь, какое это, оказывается, счастье – дышать, если ничего не болит…
– Ну, губы – это пустяки, – бодро сообщил целитель примерно через час и встал с кровати, на которую присел рядом. – Нос тоже починить было не сложно. А вот это было похоже на разрез.
