Посмотрел на скорчившееся тело и глубоко вдохнул холодный ночной воздух, показавшийся невероятно сладким. Оглянулся на Пери. Верблюдица мирно паслась немного в стороне, а вот кобыла Анвара так и умчалась куда-то вдаль. Ничего, места здесь не дикие, прибьется к людям.
Халид поискал взглядом темное пятно лошадиного силуэта и зашагал к нему. Поймал коня и тщательно проверил все копыта. Ну так и есть! Анвар, паскуда, загнал ему камушек в стрелку, пока помогал чистить, и жеребец теперь тянул правую заднюю. Зло ругнувшись, Халид как смог почистил копыто кончиком ножа. Намин, конечно, не скоро пройдет, но до города гнедой доберется, а в конюшне его полечат.
Неподалеку от жеребца обнаружился и Туран. Хоть в этом шакалий ублюдок не соврал, парень был жив и даже понемногу приходил в себя. Халид опять опустился на колени, ощупал здоровенную шишку на затылке охранника. Наверняка Анвар хотел представить все так, что Туран сам вылетел из седла и сломал шею или пробил голову, поэтому бил не ножом, а чем-то тяжелым. Камнем, похоже… ну что ж, повезло и тебе, парень, и этой твоей… крутобедрой.
Халид похлопал Турана по щекам, безжалостно растер ему уши, и охранник пришел в себя настолько, что захлопал глазами и выдавил:
– Ты… кто? Человек… или джинн?
Сообразив, что Туран видел его без платка всего пару раз и в темноте попросту не узнал, Халид едва не расхохотался. Ну что за удача! Он-то думал, придется уговаривать дурачка молчать, а тут такое!
– Я джинн… – согласился он, постаравшись говорить хрипло, как старик, рассказывающий страшную сказку. – Но тебе нечего бояться, Туран, потому что я спас тебе жизнь и отпущу… Если выполнишь три моих желания! – само подвернулось на язык.
– Невесту не отдам! – вскрикнул Туран, шаря по поясу в поисках сабли, и Халид про себя одобрительно хмыкнул.
Дурак дураком, но все-таки спорить с джинном не всякий отважится!
– Не нужна мне твоя невеста, – просипел он. – Я другой джинн, не из тех, что воруют женщин!
– А… что тогда? – растерялся Туран. – Что тебе нужно, господин джинн?
Его ладонь предательски ухватилась за кошель, но вторая все-таки легла на черенок ножа, и Халид несколько мгновений подумал, вдруг все-таки из парня выйдет толк? И не таких дорога обтесывала, превращая в неплохих вояк. Но потом вспомнил невероятное простодушие Турана и его любовь к этой… с грудью как кувшины, как же ее там… а, какая разница?
– Ты никогда никому не расскажешь, кто тебя спас, – прохрипел Халид. – Это мое первое желание. Мы, джинны, не любим лишней болтовни! Если мои собратья узнают, что я не сожрал человека, а отпустил… Они тебя найдут!
– Не скажу! – выпалил Туран. – Матерью клянусь, господин джинн, никому не скажу!
– Второе желание! – Халид сам себе удивился: что это на него нашло? Вроде добрые дела творить не нанимался. Но вот… жалко этого дурака. – Ты никогда не будешь хвалиться! Ни деньгами, ни красотой своей женщины, ни достатком в доме или детьми. Ничем, ясно? Помни, Туран, ты не знаешь, кто тебя может услышать. У вас, людей, сердце бывает чернее, чем у нас, джиннов. Если бы кто-то из тех, кому ты хвалился выкупом за невесту, нашел тебя беспамятного, что было бы, а?
– П-п-понял, господин джинн, – пролепетал парень, хватая кошелек и в ужасе его тиская. – Никому… Никогда больше… Обещаю…
«Ну, привычка не болтать ему точно пойдет на пользу, – устало подумал Халид. – А третье… Ладно, будем считать, что это мой подарок на свадьбу. Правда, не ему, а той девчонке, которой не придется ждать мужа большую часть жизни. Забавно, я ведь так и не могу вспомнить ее имени… Зато я точно знаю, что мало кто из караванных джандаров успевает увидеть, как растут их дети».
– Ты найдешь себе другое дело, Туран! – провыл он как можно страшнее. – Женишься и больше не поедешь с караваном!
– Но как же…
– Джинны, Туран, – прошептал Халид, наклоняясь почти к самому лицу парня. – Они повсюду. И если ты надолго уедешь из дома, кто защитит твою красавицу-жену? Кто осушит ее слезы? Ты так вопил на всю степь о ее красоте, что тебя слышал не только я, но и двенадцать дюжин моих братьев…
– Понял, господин джинн! – заорал Туран и вскочил так резво, что Халид едва успел отшатнуться. – Шагу из дома не сделаю! То есть из города! – благоразумно поправился он. – Что я, другого дела не найду?
– Найдешь-найдешь, – согласился Халид и, пока Туран метался вокруг жеребца, потихоньку отступил в темноту.
Добрался до Пери, которая встретила его ласковым пофыркиванием, погладил мохнатую морду и тихонько рассмеялся.
– Буду жив – расскажу Раэну, как был джинном. Вот уж кто посмеется! Но сначала нужно закончить дело.
Похлопав верблюдицу по шее, он заставил ее встать на колени, сел в седло и повернул обратно, в сторону оставленного каравана.
ГЛАВА 16. Сны и сказки
Сейлем ир-Кицхан с гадкой усмешкой смотрел на Фариса, поигрывая рукояткой кнута. Кожаная лента змеилась кольцами, то и дело лениво выстреливая острым жалом в сторону ир-Джейхана. Словно завороженный, Фарис был не в силах даже шевельнуться. Сейлем, ухмыляясь, сделал шаг вперед, другой, третий. Вместо кнута у него в руках вдруг оказался нож, сделанный Раэном. Сейлем замахнулся… Фарис видел, как медленно, будто сквозь прозрачную толщу воды, приближается тусклое лезвие. Ни закричать, ни уклониться, ни ударить в ответ.… Пытаясь сбросить оцепенение, он рванулся изо всех сил, однако тут за спиной Сейлема выросла темная фигура без лица, но смутно знакомая. Раздался смех, омерзительный и жуткий одновременно, и все сразу закончилось.
Мокрый, хоть выжимай, Фарис вскочил и сел на влажной постели, прижав руку к бешено стучащему сердцу.
Один и тот же сон. Уже третью ночь подряд он мучил Фариса перед самым пробуждением. Самым отвратительным в этом сне был страх, сковывающий тело, не дающий даже вздохнуть. А еще преследовало чувство, что стоит лишь узнать человека за спиной Сейлема, и страх исчезнет вместе со слабостью, позволив противостоять врагам. Но для этого каждый раз не хватало нескольких мгновений!
Медленно подышав пару минут, как учил его Раэн, Фарис босиком прошлепал по прохладному, натертому воском деревянному полу, открыл окно и вылез в сад. Ежась от утреннего мороза, подошел к колодцу и вылил на себя ведро студеной воды, смывая кошмар вместе с липким потом. Кожу будто ошпарило, а воздух показался горячим, как в бане. Тихо ругнувшись, Фарис запрыгнул в окно гораздо быстрее, чем спускался наружу, и бросился растирать порозовевшее тело грубым шерстяным полотенцем. Остатки плохого настроения исчезли вместе со слабостью, он быстренько оделся и отправился на кухню, откуда слышались голоса.
В доме были гости. Мать, за три дня еще не привыкшая к нежданному счастью, металась от плиты к столу, накрывая завтрак. Фариса она встретила смущенной сияющей улыбкой и немедленно принялась вокруг него хлопотать. Очень мягко, но решительно прекратив попытки обращаться с ним, как со смертельно больным, Фарис коснулся губами теплой, рано увядшей щеки матери и поздоровался с гостями.
