Первый же поток воды, обрушившийся с неба, мгновенно промочил и Раэна, и замершего рядом Надира. И дальше уже стало все равно, что сумасшедшие струи хлещут по спине, лезут в уши и заливают лицо… Раэн глянул на Надира – тот смотрел на грозу, как слепой смотрит на мир, внезапно открывшийся ему, огромными, широко распахнутыми глазами, в которых то ли страх, то восторг, то ли все вместе.
Они сидели, обнявшись, на пригорке, а вокруг бушевали молнии, ударяя то близко, так что земля отдавалась болезненным гулом, то вдали, и лишь тонкая пленка защиты, поставленная Раэном от разрядов, но не от дождя, укрывала их. А когда однажды ударило особенно сильно и совсем рядом, защита дрогнула, колеблясь, и прогнулась… Но все-таки выдержала. Раэн, успевший собрать остатки сил для ближнего щита, с трудом выдохнул… понял, что слишком сильно сжал плечи Надира – и увидел, как тот поворачивается. Покачал головой, улыбаясь, но было поздно!
Рванувшись, Надир повалил его на подушку мокрой примятой травы и упал сверху, закрыв собой от дождя. Сказал что-то, но слова потонули в грохоте. Снова – и опять его заглушили гром и шум дождя. Тогда он просто вытянулся на Раэне, опираясь на ладони, расставленные по обеим сторонам от целителя, и замер, неотрывно смотря ему в глаза. Вода лилась сверху, стекала у него по волосам, смешивалась с ними, и черные блестящие волны падали на грудь Раэна, струями воды утекая куда-то вниз.
А в глазах самого Надира плескалась такая чистая, сумасшедшая, всему миру открытая радость, что Раэн, покоряясь, раскинул руки в стороны – и снова сомкнул на горячей, несмотря на дождь, мокрой спине, покрытой скользким от воды шелком. Обнял, медленно проводя от плеч ниже, и улыбнулся в ответ, чувствуя, как струями хлещущего ливня вымываются из них обоих тоска и напряжение последних дней.
Он точно знал, что бы ни случилось дальше, но эта безумная и яростная ночь связала их с Надиром навсегда. Не обычным желанием плоти, но тем, что выше. Тем, что погнало одного из них в беспощадную тьму навстречу собственным страхам, а второго – следом, чтобы уберечь и спасти.
И так они смотрели друг другу в глаза с шалой хмельной улыбкой, не нуждаясь в словах, пока небо окончательно не рухнуло вниз стеной рокочущей воды, прижимая их друг к другу, спутывая волосы и сплетая пальцы, сплавляя взгляды в попытке почувствовать другого сильнее, чем себя. И сверкали молнии, и рушился на землю гром, но в этот краткий миг посреди расколотой вспышками степи больше не было ни страха, ни одиночества.
ГЛАВА 3. Вероятности и возможности
Линии вероятности, которые Раэн рассчитал для новой игры Равновесия, упорно сходились именно здесь, в небольшой длинной долине, почти со всех сторон окруженной холмами. Их извилистая цепь тянулась на многие недели пути и веками служила естественным рубежом между Светлым шахством и Степью. Нистальская долина, которую называли Восходными Вратами государства, одним концом выходила в Степь и потому была не самым спокойным местом для поселения. Случись большой набег степняков – и Нисталь падет первым. Но люди здесь все-таки жили, между безопасностью и свободой от шахских чиновников неизменно выбирая волю.
Примерно две дюжины кланов оседлых степняков перебрались сюда еще несколько веков назад и смешались с самыми отчаянными крестьянами Иллая, которым шах пообещал освобождение от налогов за рубежную службу. Слияние крови оказалось удачным. Потомки двух народов сохранили упрямую гордость Степи, крестьянское трудолюбие, гортанный выговор общего языка и привычку щедро украшать одежду бахромой и кожаным плетением.
Особых богатств за ними никогда не водилось, но из поколения в поколение нистальцы разводили отличных лошадей, благоразумно не увеличивая табуны сверх определенного количества. Каждый год Нисталь посылал пять дюжин отборных жеребцов для конницы шаха и не платил больше никаких податей, оттого заезжим чиновникам кланялся не из угодливости, а только ради учтивости.
В прочих землях над ними не без зависти посмеивались, мол, нистальцы не могут уснуть без оружия под подушкой, а погода в долине меняется чаще, чем улыбается уличная танцовщица. То снежную тучу принесет откуда-то теплой осенью, то гроза налетит, то солнце неделями жарит. Нистальцы отшучивались, что они, как хороший кожаный аркан, от вымачивания и выделки только лучше становятся, а класть подушку поверх сабли мягче, чем весь год совать под нее каждую монетку, собирая подати.
Все это Раэну рассказали в доме управителя Иллая, последнего города, где он остановился по дороге в долину. Гостя, приехавшего с письмом от верховного предстоятеля, который приходился управителю дядюшкой, здесь приняли со всем возможным радушием. Устроили в честь почтенного целителя настоящий праздник, расспрашивали о столичных новостях, восторженно встречая даже самые незначительные, и от души сокрушались, что гость не может побыть подольше.
Что ему делать в этой богами забытой долине? Там и нет ничего интересного для мудрого человека, повидавшего, как говорится, города и дороги! Раэн еле отбился, пообещав заглянуть на обратном пути, но умолчав, что и сам не знает, когда будет возвращаться. Игры Равновесия иногда тянутся долго… Уезжая, он предупредил управителя, что следует вскоре ждать караван наиба, задержавшийся в дороге из-за болезни высокородного ир-Дауда, и это известие было воспринято с должной благодарностью. Известно ведь, что лучшая неожиданность та, к которой оказываешься хорошо подготовленным.
Раэн же искренне понадеялся, что Надир не заскучает в Иллае настолько, чтобы рвануть на поиски возлюбленного. Вроде бы младший ир-Дауд, несмотря на показную взбалмошность, достаточно умен, чтобы спокойно принять обещание Раэна вернуться, как только позволят дела. Да и Хазрет ир-Нами обещал присмотреть за парнем.
В памяти невольно вспыхнула та гроза, когда Раэн все-таки не удержался и позволил себе гораздо больше, чем рассчитывал. Влажные пряди смоляных волос, в которых путались его пальцы, горячие губы, жаркое тело, пламя в котором лишь сильнее разгорелось от страха и восторга… Как он выгибался в его объятиях, этот избалованный высокорожденный красавец, как льнул к рукам и задыхался от удовольствия, шепча что-то мурлыкающим тягучим выговором истинного харузца. И как просил еще, не отводя пьяных бесстыжих глаз, дрожа всем телом и заранее позволяя гораздо больше, чем Раэн собирался сделать.
О нет, самое ожидаемое Надиром все-таки не случилось! Ну не на мокрой же земле, в зарослях колючей степной травы наслаждаться такой долгожданной близостью?! Еще и без всякой подготовки, что при любовном общении мужчин все-таки необходимо. Раэн так старательно убеждал в этом и Надира, и самого себя, что поверили оба, но даже так им хватило губ и рук, чтобы заласкать друг друга до сладкого изнеможения. На постоялый двор Надир возвращался в полной уверенности, что победил, а Раэн…
Когда схлынуло упоение грозой и разбуженной страстью, ему стало досадно, смешно и немного стыдно. Он так и не нашел нужных слов, чтобы сказать Надиру, как тот ошибается. Что ему действительно снятся зеленые глаза под густыми черными ресницами и солнечные блики на золотистой коже, но имя этим снам – Наргис. Наргис… Каждую ночь неделю подряд он пытался дотянуться до девушки через розу, но зачарованный цветок не отзывался, и Раэн, вздохнув, решил, что его подарок наскучил и был выкинут. Что ж, это не последняя возможность порадовать Наргис ир-Дауд и заодно присмотреть за ней. Лишь бы девушка не узнала про их с Надиром степные шалости, вот это и вправду будет трудно объяснить.
