— А мать? — вырвалось у Марины, в ответ на её жалкие оправдания.
— А, — махнула женщина, давая понять, что толку с той мало, но обсуждать это всё же нехорошо. И широко распахнула дверь комнаты, пропуская их вперёд. — Вы с подгузником справитесь?
— Я со всем справлюсь, — клокотало в груди от негодования, пока Марина осматривалась в уютной детской.
И всё-то здесь сверкало как на красивых картинках из модных журналов. Дорого, нарядно, роскошно. Вот только бедного ребёнка доверили глуповатой и самонадеянной старушке, которой сначала не хватило смелости признаться, что ей нездоровится. А теперь она тряслась от страха, что их кто-нибудь из хозяев застукает.
Но выбора у неё не было. Помочь ей сейчас могла только Марина. И пока Лидия Васильевна ходила за бутылочкой, Марина с таким упоением возилась с дитём, что даже и не вспомнила про образец ДНК.
Только когда Диана задремала у неё на руках, вцепившись в бутылочку, а ей так не хотелось укладывать её в кроватку, подумала, что никому ни за что никогда не отдала бы больше это беззаботно посапывающее, прильнувшее к ней сокровище, будь она её кровиночкой. И тут вспомнила про тест.
Теперь вариант был только импровизировать, тянуть время и, может, домработнице снова потребуется выйти. Вроде дёргаться она перестала.
Пока Марина баюкала малышку, а Лидия Васильевна — больную руку, им даже удалось поговорить. Хоть крохи информации от скромной деликатной женщины, не охотно обсуждающей жизнь своих хозяев, и дрожащей от страха, что её уволят, дались Марине и с большим трудом. Ведь пришлось рассказать ей свою историю.
На вопрос про содержимое бутылочки у Марины ком встал в горле, когда она узнала, что Лиза Диану почти и не кормила грудью.
Господи, а сколько у неё было молока! Его приходилось сцеживать и выливать, пока наконец не подействовали подавляющие лактацию препараты.
Это всё, что она узнала про Лизу, но зато услышала историю одиночества женщины, потерявшей сына, и доживающей свой век, прислуживая по чужим домам.
— Даже сейчас, спустя двадцать лет, я, наверно, по-настоящему не смирилась. Это невозможно, когда хоронишь ребёнка в цинковом гробу.
И как никогда Марина её понимала.
— Я сейчас вам фотографию покажу, — расчувствовавшись, вышла Лидия Васильевна, осторожно прикрыв дверь.
А Марина даже не успела дойти с Дианой на руках до кроватки, когда услышала в коридоре недовольный голос Лизы.
— Мама, не надо меня учить! Я знаю, как заставить мужа сделать всё, что мне надо. И получше тебя.
— Так заставь, — властно взвизгнула та, когда Марина на цыпочках подошла к двери, чтобы лучше слышать. — Ма-аржов ему дело предлагает. А он артачится.
— Мама, я не лезу в его дела. Меня это не касается: куда он вкладывает свои деньги и зачем.
— Нет, милая, это не его деньги, а ваши. А раз ваши, то будь добра, вникай. И слушай, что отец тебе гаварит. Отцу нужно, чтобы твой муж раскашелился. А тебе нужан второй ребёнок и как можно быстрее. Год прошёл. И что? Никак? Или вы всё спите паврозь? Почаще надо устраивать мужу приятные сюрпризы. Учу тебя, бесталковую, учу.
— Мама! — судя по всему, отмахнулась и прошла вперёд Лиза. — Отстань от меня! Я второго рожать не собираюсь!
— Собираешься, милая! Ещё как собираешься, — звенела угроза в голосе матери. — Иначе, сама знаешь, когда он узнает… А он однажды узнает! И не сносить тебе головы.
— Да прекрати ты орать, — издалека, словно она зашла в комнату, прозвучал голос девушки.
Хлопнула дверь, словно они что-то взяли и вышли, и вновь зазвучали их приглушённые голоса уже с лестницы, но о чём они говорят, уже было не разобрать.
Но об этом Марина решила подумать потом, ведь ещё одного шанса остаться одной у неё могло и не быть.
Руки нещадно тряслись, когда, уложив Дианку в кроватку, она доставала стерильные ватные палочки, стараясь не думать о странных словах, что она только что услышала. И ещё больше тряслись, когда пристраивала палочки в маленькой сумочке так, чтобы мазок с внутренней поверхности щеки подсох, как написано в инструкции. Не раньше, чем через четыре-пять минут, его можно снова убрать в целлофан.
Она мерила шагами комнату, ожидая возвращения Лидии Васильевны.
«О чём узнает? О том, что это не его ребёнок? — как пчёлы роились и жалили мысли, когда, задумавшись о своём, она бесцельно открыла одну из дверей и обнаружила за ней спальню. — О том, что девочку купили, или подменили, или просто забрали у какой-то никому не известной Скворцовой? — и не заметила Марина как прошагала обратно и открыла дверь другую дверь, теперь в ванную. А потом прошла ванную и обнаружила в ней дверь, ведущую в другую спальню.
— Странно тут всё устроено, правда? — вздрогнула Марина на голос Лидии Васильевны и, словно очнувшись, дальше не пошла.
— В каждой комнате по три двери? — вернулась в комнату.
— Да. Из детской в одну сторону можно попасть в спальню Елизаветы Марковны. Здесь просто выход в коридор, — показала она рукой на дверь, в которую вошла. — А там через ванную спальня Романа Евгеньевича.
— Так у них у каждого своя спальня? — уточнила Марина, хотя из разговора в коридоре всё и так поняла, и теперь вглядывалась в снимок, где сын Лидии Васильевны в военной форме, курил, сидя на корточках. — Какой красивый парень.
— Был, — тяжело вздохнула та. — Да сплыл. И я с радостью рассказала бы вам, Мариночка, какую-нибудь другую, весёлую историю, но в моей жизни была только эта. Так что мне Роман Евгеньевич сейчас как сын, а Дианочка как внучка. А вы молодая, ещё и замуж выйдете, и родите.
— Да, конечно, — натянуто улыбнулась Марина, возвращая фотографию. Это было самое частное утешение, что говорили ей за этот год. И самое бессмысленное.
Глава 20. Роман
Роман только выскочил в коридор из прокуренного кабинета и сразу наткнулся на жену.
— Ром, — повисла Лиза у него на шее, преданно заглядывая в глаза. — Ну, зай! — обдала его запахом алкоголя и кокетливо повела плечиком. — А смотри, что я тебе принесла, — жестом фокусника вытащила она из-за спины шёлковый шарф.
