— Вы же Скварцова? — заставил её вздрогнуть знакомый голос.
— Марина, — обернулась она, поспешно вытирая слёзы.
— Я Любовь Никалаевна, мама Лизы.
— Я знаю, — кивнула Марина.
— Я канешна сачувствую вашему горю, — упёрла она руки в крутые бока, — но не нужна, чтобы вы подходили к кроватке.
— Что? — растерялась Марина.
— Алиса! Где ты там? — крикнула та и демонстративно молчала, пока нянька не пришла. — Ты почему позволяешь, падхадить к ребёнку каму попало?
— Что значит, кому попало? — не веря своим ушам, выпрямилась Марина. Она оказалась чуть не на голову выше Гномихи, но ту это ничуть не смутило.
— А кто ты ей? Никто. Сваво патеряла, так к чужим не лезь, — рыкнула она и прямо за руку потащила Марину из комнаты.
Нет, до вопросов «Что вы себе позволяете?» Марина не снизошла, да и не до них было, когда Гномиха так швырнула её к деревянной панели, что чуть руку не вывернула.
— Это как ещё посмотреть. А вы этой девочке кто? Не кто попало? — задыхаясь от возмущения, потёрла Марина больно вывернутое запястье. И локоть, которым ударилась о стену.
— Ты на что это намекаешь? — снова упёрла Мурзина руки в бока. — Я этой девочке родная бабка вообще-то. А ещё у неё есть мать. И атец. А вот какого чёрта ты всё время рядом трёшься, очень хотелось бы мне знать. Я тебя ещё на дне раждения заметила. Ну-ка давай, вали отсюдава подобру-поздорову. А возле ребёнка ещё раз увижу, пеняй на себя — пришибу! — замахнулась она.
Марина невольно отпрянула, но ответить ничего не успела.
— Мама! — неожиданно появилась в узком коридоре Лиза. — Ты что тут устроила?
— Я что тут устроила? — развернулась та, как бадья на волнах. — Я тут что надо устроила. А вот он непанятно кого наприглашал, — смерила мамаша взглядом Моржова, что застыл позади Лизы истуканом. — Знала бы, ни в жисть не согласилась поехать, — проходя мимо, она презрительно дёрнула рубаху, что торчала из его застёгнутой явно впопыхах ширинки.
Моржов покраснел как варёный рак, поправляя брюки. Но Марине было глубоко всё равно кто, чем и с кем тут занимается. И в начавшиеся разборки Лизы с мамой она не собиралась вникать.
«Да пошли вы все! — сбежала она вниз по трапу. — Варитесь в своём дерьме, как хотите. И как же хорошо, что Ромка уходит и Диану заберёт из этого гадюшника».
Но было так обидно, что Марина закусила губу, чтобы не расплакаться, пока шла до машины, ждущей её на пирсе. Попыталась объяснить водителю, что ей нужен обычный аэропорт. И он так кивнул, как будто всё понял, но в итоге привёз её туда, откуда и забирал. А пока Марина металась по лётному полю, уехал.
— Чёрт бы тебя побрал! — в отчаянии села Марина на неубранный трап того самого самолёта, на котором прилетела.
К счастью, экипаж не покинул борт и к ней вышла стюардесса.
— Я могу самостоятельно арендовать это воздушное судно? — с надеждой спросила Марина.
— Могу дать вам номер менеджера, но боюсь без разрешения владельца это всё равно будет невозможно.
— Спасибо, Роману Евгеньевичу я позвоню сама, — выдохнула Марина. И как не хотелось ему ничего говорить, набрала Гомельского.
Разговор вышел краткий, информативный и по существу.
— Я тебя обыскался.
— Можешь отправить меня домой?
— Конечно. А ты где?
— У твоего самолёта.
— Чёрт, мы же уже отошли от берега! — стукнул он кулаком так, что даже в трубке было слышно.
— Счастливого плавания! — улыбнулась Марина.
— Марин, я, конечно, договорюсь, но не улетай, пожалуйста.
— Я очень хочу домой, Ром, — сглотнула она вставший в горле комок. — Спасибо тебе за всё. Надеюсь, встретимся, — попрощалась она и отключилась.
Марина настолько выдохлась после всего, что так и сидела на трапе под палящим итальянским солнцем, пока стюардесса, видимо, получив все нужные распоряжения, не вышла и не увела её внутрь.
Она всё что-то предлагала: воду, чай, еду. Поясняла, сколько времени займёт предполётная подготовка и что скорее всего они вылетят только к утру: плохой метеопрогноз и так дали полётный коридор.
Марина от всего отказалась. Едва хватило сил добрести до спальни. Она попросила не беспокоить и упала на кровать ничком.
И так надеялась, что просто вырубится, но вместо сна к горлу опять подступили слёзы.
Горькие, отчаянные, безнадёжные. Но они так и не пролились. Марина вдруг снова ощутила себя такой одинокой и никому не нужной, что хоть вешайся. Ей некому было пожаловаться. Некому её пожалеть. В этом море людей не нашлось ни одного, что сейчас мог бы просто её выслушать.
И сколько времени она так лежала, уставившись в пустую стену, Марина не знала.
Час, а, может, вечность, а, может, год.
Год. Страшная цифра.
«Моей девочке сейчас тоже был бы год. И она тоже назвала бы меня «мама» или «ма», — с трудом набрала она воздуха в грудь, в которой стало тесно-тесно.
Взревели двигатели, а может, генератор. Моргнул свет. Загудела вентиляция. Застучало по стёклам — на улице начался ливень. Внезапный шум оглушил.
— В этом мире всё имеет свою цену, — уставившись в ставшую почти родной стену, сказала Марина вслух. — За всё приходится платить.
— Какую же цену заплатила ты, моя сильная храбрая девочка?
Кровать скрипнула под тяжестью. Он прижался к её спине, и обнял, словно загородив от этого злого беспощадного мира своим телом.
— Я потеряла ребёнка, Ром, — закрыла она глаза.
Вскрывшейся раной заныло в груди.
И слёзы горячие невыплаканные потекли на подушку.
Но с ним даже плакать было по-другому. С ним было ничего не страшно.
Глава 51. Роман
— Я даже не знал, — прижал он Марину к себе.
