– Ты про Веру Дмитриевну говоришь, младшую сестру Аглаи Дмитриевны?
– Ну да. Ее муж, мой прадед, был первым в нашем роду известным музыкантом, вслед за ним дед, потом папа. Правда, талант от поколения к поколению слабел, так что я решил не показывать всем, как на мне отдохнула природа, и пошел не в Консерваторию, а в Институт нефти и газа. Как видишь, не прогадал.
Катя тоже засмеялась.
– Слушай, – воскликнула вдруг она, потому что ей в голову пришла неожиданная мысль, – а у вас дома какие-нибудь старые альбомы с фотографиями есть? Мне было бы так интересно посмотреть на ваших с Аглаей Тихоновной предков. У Колокольцевых из-за пожара ничего не сохранилось, но ведь у Лондонов пожара не было.
– Не было, к счастью, – улыбнулся Михаил. – Иди в гостиную, я тебе достану с антресолей альбомы, смотри на здоровье, а там, глядишь, и Маша вернется, за стол сядем.
Пройдя в уютную и очень стильную гостиную, Катя уютно устроилась на диване и погрузилась в выданный ей старинный альбом, тяжелый, с вензелями на обложке и толстыми страницами, проложенными шуршащей папиросной бумагой. Подобных альбомов сейчас не делали и таких лиц – тоже, и, любуясь этими старопрежними лицами, Катя даже гладила альбомные листы ладонью, словно здоровалась.
На первом развороте были приклеены два овала с портретными изображениями мужчины и женщины. «Борис Лондон, 1928 год», было подписано первое фото. Под вторым стояло имя Веры Лондон и та же дата. Видимо, это были фотографии, сделанные вскоре после свадьбы прабабушки и прадедушки Михаила.
На следующем развороте можно было увидеть детские фотографии Веры. На одной она была заснята вместе с бабушкой и дедом, на другой, видимо, с родителями. Это были еще дореволюционные фотографии, с присущими той эпохе костюмами, позами и строгим, очень серьезным выражением лиц. На всех фотографиях рядом с пухлой и крепкощекой Верой, сидящей на коленях у взрослых, стояла девочка чуть постарше, с такими же тонкими чертами лица и выразительным взглядом глубоких глаз. Аглая Дмитриевна Аристова.
Перелистывая страницы, Катя могла наблюдать, как менялась эпоха. Вот фотография Аглаи в форме пансионерки Смольного института. О том, что смольнянки носили именно такие платья, Катя когда-то читала. Ровная спина, прямой взгляд. Сразу видно, что смелая девушка, с характером. Затем фотография двух уже достаточно взрослых сестер, сделанная в 1924 году. И рядом почти такая же фотография, на которой рядом с сестрами стоит красивый, высокий, модно одетый мужчина. Ясно, это муж Аглаи, дипломат Александр Лавров.
Еще один тяжелый лист был переложен справа налево, и теперь Катя с интересом рассматривала чуть мутные фотографии Аглаи и ее мужа, сделанные в Вене и Париже. Да уж, модная была у Аглаи Тихоновны бабушка, ничего не скажешь. И черты лица у нее были тоньше, чем у внучки, породистее. Аглая Тихоновна при всем ее внешнем аристократизме была гораздо проще бабушки. Хотя оно и понятно, дворянская кровь разбавилась после того, как Ольга Лаврова вышла замуж за Тихона Колокольцева. Неизвестно, кто были его родители, но уж точно не дворяне.
Дальше шли детские фотографии сына Веры Дмитрия Лондона. На некоторых он был запечатлен со своей двоюродной сестрой Оленькой Лавровой. Несколько кадров были сделаны в эвакуации, куда Лондоны уезжали вместе с симфоническим оркестром. Аглая тогда оставалась в Москве, а Александр Лавров уже был на Колыме.
Последнее упоминание Аглаи и Ольги, которое хранил фотоальбом Лондонов, касалось 1947 года. Фотография, на которой стояли напряженная Вера, грустная Аглая и сердитая Ольга, сделана была на перроне вокзала, рядом с поездом, который вскоре унесет мать и дочь на Колыму. Для них это будет дорога в один конец.
Весь остальной альбом был посвящен только Лондонам. Подрастающему Дмитрию, затем его свадьбе, Борису-младшему и его свадьбе. На самой последней фотографии Борис держал на руках годовалого сына, Мишку.
– Ну что, ознакомилась с нашей семьей? – спросил Михаил, заглядывая в комнату и ставя перед Катей стакан свежевыжатого сока. – Самое время заканчивать, Машка звонила, уже подъезжает, будет дома минут через десять, так что пошли на стол накрывать.
– Да, познакомилась. И да, пошли, – Катя захлопнула альбом, положила его на стоящий пред диваном стеклянный столик, легко поднялась на ноги. – Ты знаешь, на самом деле это удивительное зрелище – старые фотоальбомы. Словно история разворачивается перед твоими глазами. Я ведь много раз слышала от Аглаи Тихоновны историю ее семьи. Она любит про это говорить, словно гештальт какой закрывает. Но слушать – это одно, а смотреть – совершенно другое. И знаешь, Миш, а ты на свою прабабку здорово похож.
– Ну так гены пальцем не выковыряешь, – засмеялся он. – Тетка у своей бабки даже манеру одеваться копирует. Я как-то спросил сдуру, мол, не надоели тебе, тетя Глаша, все эти длинные шуршащие юбки и камея у горла. А она так зыркнула на меня, что я навсегда расхотел спрашивать. Катя, я понимаю, что это неудобно, но все-таки еще раз попрошу. Не проболтайся Маше, где я был в день убийства.
– Не бойся, не проболтаюсь, – заверила его Катерина. – Давай будем считать, что я напросилась к вам в гости, чтобы попросить поддержать Аглаю Тихоновну в это непростое для нее время. Кстати, я действительно вас обоих об этом прошу. Ей нелегко, и она напугана, как бы ни хорохорилась. Конечно, я стараюсь быть рядом, как могу. Но я все-таки чужой человек. А вы свои, родня.
– Конечно, могла бы и не говорить, – с легким укором сказал Михаил.
Остаток дня прошел за ни к чему не обязывающей и очень приятной беседой. Катя уже и подзабыла, какие Лондоны прекрасные собеседники: умные, эрудированные, а главное – легкие. Она совершенно расслабилась за вкусной едой и бокалом красного вина, а потому не думала ни о чем плохом. Даже совершенное недавно убийство отошло на второй план, и мысли о нем затерялись в голове как второстепенные, неважные.
Телефонный звонок вывел Катю из состояния блаженного спокойствия, и она даже не сразу поняла, где ее мобильный. Брошенный на столик в гостиной, когда она рассматривала фотографии, он так и остался лежать там и все звонил не переставая, пока Катя пыталась определить источник звука, а Михаил бегал за телефоном, чтобы принести его ей.
Звонила Аглая Тихоновна, и Катя тут же напряглась, потому что пожилая женщина крайне редко набирала ее номер. Обычно инициатором беседы была именно Катя и практически никогда наоборот.
– Добрый вечер, – поздоровалась Катя и посмотрела на часы, показывающие половину седьмого. Да, давненько она сидит в гостях у Лондонов, пожалуй, пора и честь знать. – Аглая Тихоновна, что-то случилось?
Женщина в рубке молчала и порывисто дышала, как будто была не в состоянии вымолвить ни звука. Катя встревожилась еще сильнее.
– Аглая Тихоновна, – чуть громче сказала она, – говорите, что случилось? Вам плохо? Вам нужна помощь?
Михаил и его жена внимательно смотрели на нее. Маша теребила кольцо на левой руке, ужасно дорогое кольцо с неправдоподобно крупным бриллиантом. Надо же, какие подарки Мишка делает. Хотя он же в «Газпроме» работает, чему удивляться.
