— А на балет мы в пятницу пойдем? — продолжала спрашивать
Аннабел, и Алекс спросила себя, где Сэм.
— Я не могу. Мы же говорили об этом, помнишь? На этой
неделе и на следующей я буду разговаривать с судьей.
Я не могу пойти на балет.
— А ты не можешь попросить судью отпустить тебя?
— Нет, зайка. Я бы очень этого хотела. А где папа? Он
уже пришел?
— Он спит.
— В это время? — удивилась Алекс. Было семь часов.
С чего это он вдруг улегся?
— Он смотрел телевизор и уснул. Кармен говорит, что она
дождется твоего прихода.
— Дай ей трубку. Знаешь… — Ее глаза внезапно
наполнились слезами, когда она вспомнила свою дочурку, ее личико эльфа с
огромными глазами, ее веснушки и рыжие волосы. А что, если она умрет и Аннабел
останется без матери? Эта мысль так потрясла ее, что некоторое время она не могла
говорить, а потом прошептала:
— Я люблю тебя, Аннабел…
— Я тоже тебя люблю, мама. До встречи.
— Спокойной ночи.
К телефону подошла Кармен, и Алекс сказала ей, что она может
идти домой после того, как уложит Аннабел, разбудив Сэма и сказав ему, что она уходит.
— Мне не хочется будить его, миссис Паркер. Я лучше
дождусь вас.
— Я приду очень нескоро, Кармен. Правда, разбудите его,
когда захотите уйти. Он проснется.
— Ладно, ладно. Когда вы вернетесь?
— Думаю, что не раньше десяти часов. У меня масса дел.
Положив трубку, Алекс некоторое время тупо смотрела на
телефон, думая о своих родных так, как будто она их уже потеряла. Сегодня между
нею и ними словно пролегла тень. Они были живы, а она — она могла умереть. Это
было невозможно, невероятно. Она все еще верила в то, что это ошибка, что она
не может быть больна, что у нее нет никакой опухоли. Всего лишь серая тень на
рентгеновском снимке, и ничего более. Но эта серая тень, по словам Джона
Андерсона, может убить ее, если окажется злокачественной. В это невозможно было
поверить. Вчера она пыталась забеременеть, а сегодня в опасности была ее
собственная жизнь. А те гормоны, которые она принимала еще на прошлой неделе,
теперь только мешали ей восстановить самообладание. Они только ухудшали
ситуацию, делая ее еще более угрожающей, и Алекс пыталась убедить себя в том,
что ее ужас не имеет под собой никакой почвы, что это всего лишь гормоны.
В девять часов Брок заглянул к ней и обнаружил, что она все
еще не съела сандвич, лежавший перед ней с перерыва на ленч. Целый день она
пила кофе, а сейчас перед ней стоял огромный стакан воды.
— Ты заболеешь, если не будешь ничего есть, —
упрекнул он Алекс, глядя на нее обеспокоенным взглядом. Лицо ее стало почти
серым.
— Я не голодна… На самом деле я просто забыла поесть. У
меня слишком много дел.
— Это плохое оправдание. Как ты будешь защищать Джека
Шульца, если ты заболеешь прямо перед процессом или во время него?
— Да, ты прав, — рассеянно ответила она, а потом
вдруг взглянула на него обеспокоенными глазами. — Я думаю, Брок, что при
необходимости ты сможешь работать на процессе вместо меня.
— Я даже слышать об этом не хочу. Они хотят именно
тебя. В конце концов, он заплатил именно за тебя.
Именно это Алекс говорила днем своему врачу, когда пыталась
убедить его в том, что не сможет сделать биопсию до окончания процесса. Люди
рассчитывали на нее… Она снова подумала об Аннабел и Сэме, и ей пришлось опять
бороться со слезами. Ее внутренний механизм разладился. Алекс внезапно
почувствовала себя совсем придавленной тем, что произошло.
Маммографические снимки лежали в конверте на ее столе, и то,
что она на них увидела, казалось, запечатлелось в ее мозгу навсегда.
— Слушай, шла бы ты домой, — ласково сказал
Брок. — Я все доделаю. Доверься мне — в конце концов, все безупречно
подготовлено.
Через полчаса ему все-таки удалось ее уломать, и Алекс
отправилась домой. Она так устала, что с трудом соображала и. была совершенно
не в состоянии напрягать мозги. Ей казалось, что ее переехал асфальтовый каток.
И впервые в жизни она оставила на работе кейс. Брок заметил это, но ничего не
сказал. И, смотря ей вслед, он почувствовал к своей напарнице острую жалость.
Было ясно, что с ней что-то случилось.
Она никогда не выглядела так плохо, как сегодня, но он не
мог себе позволить расспросить ее или предложить помощь.
Алекс откинула свою тяжелую, как бильярдный; шар, голову на
спинку сиденья в такси. Она не в состоянии была даже думать. Расплатившись, она
поплелась к подъезду своего дома, словно тысячелетняя старуха. Поднимаясь в
лифте, она спросила себя, что же она скажет Сэму. Для него это будет ужасная
новость. Плохая маммограмма — это не пустяки; статистику по раку игнорировать
было нельзя. Она просто не могла себе представить, как он воспримет эту
новость.
Сидевший в гостиной перед телевизором Сэм встретил свою
вошедшую жену улыбкой. На нем были джинсы и белая рубашка, в которой он был на
работе. Галстук лежал на столе.
— Привет, как дела? — радостно спросил он,
потянувшись к ней, чтобы поцеловать.
Алекс тяжело опустилась на софу рядом с ним. Внезапно она
почувствовала, что опять вынуждена бороться со слезами — встреча с мужем
заставила ее вновь ощутить смертельный ужас.
— Э, да у тебя действительно был тяжелый день, —
протянул Сэм, думая о гормонах, которые она принимала. — Бедная моя детка,
эти чертовы таблетки снова выбили тебя из колеи?
Может быть, тебе не стоит их пить?
Лучше бы не было этого изнуряющего процесса! Сэм обнял жену,
и она прижалась к нему так, как будто тонула в реке.
— Ты совсем измучилась, — сочувственно сказал он,
когда Алекс подняла голову и вытерла слезы.
Он был прав. Таблетки только усугубят положение. Или уже
усугубили.
— Это дело тебя с ума сведет.
— Уже свело. У меня был чудовищный день, —
призналась она, устраиваясь на софе поудобнее и чувствуя себя просто выпотрошенной.
— Я тебе должен сказать, что выглядишь ты не лучшим
образом. Ты обедала?
— Я не была голодна, — покачала головой Алекс.
— Отлично. И как, скажи на милость, ты собираешься
забеременеть, если ты себя так изводишь? Пойдем. — И он попытался поднять
ее. — Я сделаю тебе омлет.
— Я не могу есть. Правда. Я совершенно измучена. Давай
ляжем спать.
Это было единственное, чего ей хотелось. И еще — увидеть
Аннабел. И улечься рядом с Сэмом, надолго — как можно дольше. Навсегда.
— Что-то случилось? — Сэм внезапно заинтересовался
тем, почему она так выглядит — хуже, чем обычно. Никогда предстоящий процесс
так не выматывал ее.
