Это был вопрос, который доктор Герман ненавидел лютой
ненавистью. Он не был Богом. Он был человеком. Он, наконец, просто не мог этого
знать. С какой радостью он дал бы всем своим пациенткам гарантии долгой жизни —
если бы был в состоянии.
— Сейчас трудно сказать что-либо определенное. Опухоль
была весьма обширная и глубоко расположенная, но вы должны знать, что основной
целью радикальной хирургии и усиленного послеоперационного лечения является
полное уничтожение очага болезни. Если мы оставим сотую долю процента риска, со
временем это может принести ей серьезный вред. Именно поэтому мы не можем не
удалить грудь при опухоли такой стадии.
Зачастую раннее обнаружение и радикальное лечение решают
дело в положительную сторону. Я надеюсь, что очага не осталось, что опухоль
была компактной, что окружающие ткани и лимфатические узлы не поражены или
почти не поражены. Кроме того, мы надеемся на то, что после самого важного шага
— радикальной операции — она нуждается в дополнительной гарантии, то есть в
курсе химиотерапии. Но только время сможет показать, добились ли мы успеха. Вы
оба должны призвать на помощь все свои силы и все свое терпение.
Значит, она скоро умрет, решил Сэм, слушая врача. Они будут
отрезать от нее по кусочку — сначала одну грудь, потом другую, они залезут в ее
внутренности, отравят ее кишки ядом химических препаратов, и она в любом случае
умрет.
Итак, он ее потеряет. Этого Сэм вынести не мог. И он не
собирался наблюдать за ее мучительной смертью, как это было в случае с его
матерью.
— Я полагаю, что будет бестактным задать вам вопрос о
проценте вашего успеха в борьбе с подобными видами рака?
— Иногда все проходит великолепно. Мы просто должны
действовать со всей решительностью, какую способна выдержать ваша жена. В ее
пользу говорят хорошее здоровье и сильный характер.
Да, только ей не повезло. В сорок два года Алекс должна;
будет бороться за свою жизнь. И вполне возможно, что этой; битвы она не
выиграет. У Сэма все это просто не укладывалось в голове. Как в плохом фильме,
где героиня умирает, а муж. остается в одиночестве с ребенком на руках. Его
отца это убило. Сэм понимал, что с ним этого случиться не должно. Глаза его
наполнились слезами. Только не думать о том, каким было ее тело и каким оно
стало теперь. Услышанное им было так мрачно… пластическая операция…
химиотерапия….протез… Господи, не видеть бы всего этого.
— Я думаю, что ваша жена пробудет в послеоперационной
палате до вечера. Она проснется около шести или семи. В первые несколько дней
за ней будут следить личные сиделки. Хотите, чтобы я распорядился насчет этого?
— Если вам не трудно, — холодно произнес Сэм. Этот
человек разрушил его жизнь в одно мгновение. Невозможно было освоиться с
мыслью, что у Алекс на самом деле рак и что доктор Герман действительно
пытается вылечить его. — Сколько, . она здесь пробудет?
— Скорее всего до пятницы. Возможно, мы выпишем ее
раньше, если все пойдет хорошо. Сейчас многое зависит от ее настроя и темпов
восстановления. На самом деле это довольно простая операция, особенно если
учесть, что в данном случае поражены в основном протоки. Мы удалили только саму
грудь и почти не затронули нервов.
Сэм понял, что ему сейчас станет дурно. Он уже услышал
гораздо больше, чем хотел.
— Я хочу, чтобы сиделки находились рядом с ней
постоянно. Когда я могу ее увидеть?
— Не раньше вечера, когда ее перевезут из
послеоперационной.
— Я приеду вечером, — отрывисто произнес Сэм.
Он посмотрел на врача долгим взглядом, не в состоянии
поблагодарить его за то, что он сделал. Можно сказать, что он ее просто
убил. — А вы будете сегодня разговаривать с Алекс?
— Сегодня вечером, когда она более или менее придет в
себя. Если до этого момента что-нибудь случится, мы вам позвоним. Но я думаю,
что осложнений не возникнет. Операция прошла безупречно мягко.
У Сэма схватило живот, когда он услышал эти слова. С его
точки зрения, этот человек безупречно поработал мясником.
Доктор вышел из палаты, прекрасно понимая, почему муж Алекс
настроен так враждебно. Оставив дежурной медсестре телефон офиса и телефон «Ла
Гренуй», Сэм выбежал из больницы в полном неистовстве. Ему хотелось воздуха,
пространства, хотелось видеть людей, которые ничего не потеряли, которые не
были больны и не умирали от рака. Больше находиться в этом чудовищном месте он
не мог. Подобно утопающему, на секунду вынырнувшему на поверхность, он глотнул
холодного октябрьского воздуха. Это помогло — открывая дверцу такси, Сэм
почувствовал, что снова приходит в себя.
Приказав водителю ехать прямиком в «Ла Гренуй», он попытался
не думать о том, что Питер Герман сказал о его Алекс, о том, как мало им
известно, о его надеждах, о лимфатических узлах, опухолях, анализах и биопсиях,
о метастазах и химии.
Он не хотел больше слышать об этом. Ни единого слова.
Было время ленча, и «Ла Гренуй» был битком набит людьми. Сэм
появился там около двух часов, чувствуя себя так, как будто он прилетел с
другой планеты.
— Сэм, мальчик мой, где тебя носило? Мы напились как
свиньи, пока тебя ждали, и если я сейчас не упаду со стула, я тебе что-нибудь
закажу.
Как правило, их арабские клиенты не пили, за исключением тех
не слишком религиозных и достаточно спокойных мусульман, которые, находясь за
пределами своей страны, могли пропустить стаканчик-другой. Гости Саймона были
все как на подбор красивыми и элегантными мужчинами, годами жившими в Париже и
Лондоне. Они вкладывали кучу денег в мировой нефтяной бизнес. Сам Саймон был
ровесником Сэма.
Плотно сложенный, голубоглазый, с волнистыми светлыми
волосами, проплешины в которых из-за высокого роста были почти незаметны, он
отличался налетом истинно британского аристократизма. Саймон был просто создан
для твидовых костюмов, туфель ручной работы, до жесткости накрахмаленных
рубашек и свиты из важных клиентов. Сэм постепенно пришел к выводу, что новый
партнер ему скорее нравится, чем не нравится. У него было хорошее чувство
юмора, и он явно стремился к тому, чтобы подружиться с Сэмом.
Дома у него осталась жена, с которой он разошелся, что,
однако, не мешало им проводить вместе отпуск. По-видимому, это, был достаточно
свободный союз. Трое его сыновей учились в Итоне.
Рядом с ним сидела молодая женщина, которую Саймон
представил Сэму, — та самая выпускница экономического факультета Оксфорда.
Ее звали Дафна. Это была очень красивая женщина, чуть моложе тридцати лет, с
прямыми черными волосами до пояса — почти такого же цвета, как у Сэма. Высокая
и гибкая, с белой кожей истинной англичанки, она смотрела на Сэма пляшущими от
радости глазами. Казалось, она в любой момент может выкинуть какой-нибудь
забавный фортель или сказать что-то невероятно смешное. Когда она через
некоторое время отправилась в туалет, Сэм отметил про себя, что она обладает не
только высоким ростом, но и очень красивой фигурой, что подчеркивала короткая,
еле-еле прикрывавшая ягодицы юбка. Наряд Дафны был изысканным: изящная кожаная
сумочка, короткое платье из черной шерсти, черные шелковые чулки и нитка
жемчуга. Дух юности, интеллигентности и женственности исходил от этой девушки,
и было совершенно очевидно, что все мужчины в «Ла Гренуе» сочли ее, просто
великолепной.
