Все наше внимание приковано к Игорю, вернее, к тому, что, наверняка, является им: на больничной койке лежит человек, почти полностью покрытый бинтами. Рука покрыта гипсом и почти стоит в воздухе на подпорке, стоящей рядом. На правой ноге – тоже гипс, но я помню, что врач говорил о том, что совсем скоро его будут снимать. Забинтована также и грудь – под тонкой черной футболкой видны белые полосы в вырезе горловины. Но больше всего пугают бинты на голове, которые полностью скрывают лоб, - только волосы на макушке торчат в разные стороны, как воронье гнездо.
Мужчина пристально смотрит на нас. В его взгляде – огонь и лед, страсть и разочарование, ненависть и много, много злости.
Он смотрит на нас пристально, в упор. Лицо осунулось, посерело, но глаза буквально горят, и в них – костер обещания расправы, страшные кары, множество невысказанных страшных слов.
Людмила Прокофьевна вдруг замирает у дверей.
Хватается за сердце.
— Это не мой сын! — неожиданно тонким голосом кричит она и мы с доктором непонимающе переглядываемся. — Это не мой сын! Игоречек! Игорь! Где же он?!
Глава 43
— Успокойтесь! — прикрикивает на нее врач, но Людмила Прокофьевна начинает метаться из стороны в сторону. Она переводит затравленный взгляд от меня к нему, растерянно открыв рот.
— Как же так? Где мой сын? Вы убили его?
Женщина хватает врача за лацканы халата, тянет на себя, заискивающе заглядывает ему в глаза.
— Где он? Куда вы его дели?
— Хватит! — рявкает мужчина. — Что происходит? Возьмите себя в руки.
Он хватает ее за плечи, немного тряхнув, чтобы привести в чувство, но на свекровь это никак не действует. Словно обезумевшая, она вдруг поворачивается ко мне, и, выставив вперед указательный палец, словно указку, наступает на меня. Ее лицо побледнело, и сразу стало заметно, как сильно она, оказывается, накрасилась перед посещением клиники – косметика смотрится инородными мазками на простом посеревшем лице.
— Это ты! Ты во всем виновата!
Прижав руку к груди, с ужасом наблюдаю за резкой сменой настроения женщины. Малыш пищит в автолюльке, но я боюсь опустить взгляд, выпустить из фокуса внимания эту женщину – мало ли что может прийти ей в голову?
— Людмила Проко..фьевна..успокойтесь, — медленно пытаюсь воззвать к ее разуму, но ничего, конечно же, не выходит.
Она не глядя указывает в сторону Игоря, за спину, а потом переводит свой руку снова вперед, уперевшись пальцем в грудь доктора.
— Это – не мой сын! Совсем другой мужчина! Куда вы дели Игоречка? Я на вас в суд подам!
А потом тут же смотрит на меня, в лицо, прямо и зло, и от нее исходят волной такая ненависть и ярость, что ее хватит не на одного человека.
— Это ты, гулящая, Страшилище, что-то сделала? Ты подменила их? Ты испортила жизнь моему сыну? Будь ты проклята, тварь!
С обезображенным яростью лицом Людмила Прокофьевна бросается на меня, и я даже не знаю, чем бы закончилось все дело, если бы не помощь доктора – он перехватывает ее под грудью, прижимает к себе, зафиксировав бьющуюся в истерике женщину.
Свекровь начинает вырываться, кричать, и тут на шум прибегают две медсестры. Они начинают уговорами и увещеваниями пытаться повлиять на нее, успокоить, но ничего не выходит.
— Быстро, — врач показывает взглядом на выход и девушки слушаются. Одна из них открывает вторую дверь в палату, чтобы мужчине удалось выйти с такой ношей в руках без травм.
Едва они скрываются за дверью, которая услужливая медсестра, виновато улыбнувшись пациентам, закрывает, в палате воцаряется оглушительная тишина. И только через секунду я начинаю слышать, как в коридоре все еще кричит, воет Людмила Прокофьевна. Кажется, она начинает страшно рыдать, и от ее горестных слез буквально мороз по коже.
Сюда она пришла уверенной в себе женщиной, у которой были планы – поговорить с сыном, заставить его повлиять на меня, чтобы остаться в доме, а может быть, посмотреть на наш разговор о грядущем разводе, чтобы позлорадствовать потом, поглумиться надо мной.
Но что-то пошло не так. Что на нее так повлияло? Она не ожидала увидеть сына в бинтах? В таком положении? Ежусь и делаю несмелый шаг в сторону кровати Игоря.
Он следит за мной из-под полуопущенных век, губы сжаты в тонкую линию. За все время этой страшной сцены с его матерью он не проронил ни слова, хотя, думаю, одним своим окриком мог привести ее в чувство.
Возможно, он настолько переполнен ненавистью ко мне, что просто не желает говорить в моем присутствии?
Сын спит, и у меня есть несколько минут на то, чтобы поговорить о будущем с мужем, которого хочу оставить в прошлом. Двигаю к себе табурет, несмело опускаюсь на него и от волнения хватаюсь за край рукава, который тут же начинаю тормошить.
Тишина начинает давить, я откашливаюсь, чтобы набраться смелости, но ни один из нас не произносит ни слова. Да, не так я представляла себе этот визит. Думала, что мужчина начнет говорить первым, накинется на меня с обвинениями, продолжающимися после аварии, когда по его вине мы все оказались в больнице. Но все идет совсем не так. Он молчит. Молчу я. Молчит пациент на второй кровати.
— Ты просил, чтобы тебя не посещали, — набираюсь смелости, говорю с ним, но смотрю в пол. Не могу поднять глаза. — И потому Людмила Прокофьевна не приходила.
Мои слова как будто падают в пропасть, вокруг все такая же гулкая тишина.
— Мы с Наилем лежали в больнице, нас выписали только вчера.
Робко поднимаю на него взгляд и скольжу по профилю его головы. Игорь лежит зажмурившись, и вдруг по кромке его губ бежит змейкой улыбка.
— Подарок?!
— Да, я назвала сына Наиль – подарок, — опустив голову, подтверждаю. Мне многое нужно ему сказать, но я никак не могу собраться с силами, кажется, что ситуация с Людмилой Прокофьевной перевернула все с ног на голову, и мой настрой серьезного, грубого разговора сбился.
И тут в автолюльке начинает копошиться сын. Я вскакиваю, беру его в руки, прижимаю к себе, начиная укачивать, чтобы он почувствовал близость, материнское тепло. И это придает мне сил. Мне есть ради кого жить, за что сражаться. Теперь больше нет той самой бесхребетной Оксаны. Новая женщина родилась из пепла, восстала из огня страшных испытаний и роковых ошибок.
— Игорь, мне нужен развод, — поднимаю на него серьезный взгляд, но вижу, что мужчина так и лежит с закрытыми глазами. Даже не знаю – слышит ли он меня или нет. — Ты же понимаешь, что жить так дальше мы не сможем. После всего того, что произошло…
— Нет, — тихо шепчет он. Так тихо, что мне вначале кажется, будто бы это ветки царапнули стекло за окном от ветра.
— Нет? — тут меня подкидывает волной праведного гнева. — Нет? Ты расплатился мной за свое обеспеченное настоящее. Своей женой! Которая верила тебе и доверяла! Изменял, когда я была в положении. О чем ты говоришь? Между нами не будет никогда и ничего!
