Сколько лет я не была тут?
Сжимаю в руке тугие стволы кроваво-бордовых роз и напряжённо оглядываюсь. За эти четырнадцать лет погост сильно разросся и очень тяжело найти нужное захоронение, ступая практически на удачу.
— Вика, нам туда.
Папа указывает рукой куда-то вдаль, совсем как Ленин, и отчаянно жестикулирует, подзывая меня к себе. Киваю. Что ж, ему, наверное, легче ориентироваться, ведь, я надеюсь, он хотя бы раз в год посещал могилу покойной жены.
Поплутав по погосту ещё минут пятнадцать и посмотрев на кучу незнакомых лиц, выгравированных на памятниках я, наконец, натыкаюсь взглядом на родные глаза, горящие огнём свободы даже с куска гранита.
Мама.
Дёргаю дрожащими руками кованую калитку на оградке и захожу внутрь, оглядывая ухоженную могилу.
— А кто ж за ней ухаживает, неужели ты?
Прокатываюсь огненным взглядом по сгорбленной фигуре отца и с сомнением насупливаю брови.
— Людочка ездит.
Чувствую, как сердце начинает бешено стучать, взрываясь булькающим водоворотом где-то в горле, и выдыхаю воздух ртом.
Господи, как плохо я думала о мачехе все эти годы и с какой стороны она раскрылась за эти неполные сутки, превратившись из ночного кошмара маленькой Вики в ангелоподобное существо, бережно укрывшее от невзгод нашу разрушенную семью.
— Да, она чувствует за собой вину, не смотря ни на что, и раз в месяц стабильно ездит к твоей матери, прощение вымаливает.
— Ясно. Папа, ты не оставишь нас с мамой наедине?
Положительный кивок головы, и отец отходит на почтительное расстояние, вытаскивая свою дешёвую сигарету. Кажется, он только рад тому, что ему не придётся стоять здесь рядом, слушая мой дрожащий от всхлипываний голос. Думаю, ему самому неловко за всё.
Но я его не сужу.
Бережно укладываю срезанные розы на могилку, проводя заледеневшей рукой по щеке мамочки, выгравированной на холодном камне, и выдыхаю:
— Привет. Я вернулась, мама. Прости, что так долго не приезжала.
Горький солоноватый комок с каким-то привкусом крови встаёт в горле, и я уже содрогаюсь в рыданиях, опустив голову перед памятником. Мне так не хватало этого в моих разговорах с мамой — ощущать её тело, хоть и через толщу мёрзлой почвы, но всё же.
Трясущимися руками извлекаю из своего кармана то самое злополучное кольцо и, сделав углубление в земле, опускаю его туда.
— Я вернула тебе твоё кольцо, мамочка. Будь спокойна.
В душе резко теплеет, и я поднимаю заплаканные глаза на памятник. Наверное, я, чересчур переутомилась, но мне показалось, что мамочка мне подмигнула!
— Дай мне знать, что всё будет хорошо, ладно? Я очень хочу стать, наконец, счастливой!
*****
— До свидания, дорогая.
Отец трогательно прижимает меня к своей впалой груди, и я отчётливо слышу, как бьётся его сердце. Я прикрываю глаза, ощущая себя маленькой девочкой, и с наслаждением вдыхаю этот непередаваемый аромат, сотканный из дешёвых сигарет и тройного одеколона.
— До свидания. Приезжайте с тётей Людой ко мне в гости, буду рада.
Киваю отцу, наблюдая, как он убирает мою дорожную сумку в багажник такси. Людмила Анатольевна трогательно обнимает меня за плечи и нежно шепчет на ухо:
— Спасибо, что простила.
Киваю.
По-другому и быть не может. Думаю, эта женщина все эти годы ужасно мучилась от того, что сначала стала разрушительницей семьи, свела соперницу в могилу, а падчерица по её вине сбежала из дома. Но теперь я смотрю на всё по-другому и прониклась нежностью к этой уже немолодой женщине.
Прыгаю в автомобиль и делаю взмах рукой.
Хорошо, что все наши распри подошли к концу. Меня ждёт Москва и Андрей Владимирович, хоть я ещё и не знаю, как мне его охмурить.
Пробираюсь сквозь гомонящую толпу на вокзале и напряжённо вглядываюсь в табло отправления поездов. Так-так, мой Сапсан отправляется через сорок минут и с минуты на минуту должны объявить о посадке.
Чудесно!
Оглядываюсь по сторонам в поисках автомата с кофе, и замечаю небольшое уютное кафе. Забегу на минутку и выпью чашечку кофе, чтобы слегка взбодриться после трудного дня и прощания с родственниками.
— Латте, пожалуйста.
Принимаю из рук совсем юного мальчишки бумажный стаканчик с умопомрачительно ароматным напитком и осторожной поступью бреду к круглому пластиковому столику, предвкушая замечательный вкус.
Глоток.
Бодрящее, обжигающее тепло скатывается вниз по горлу, и я прищуриваю глаза от удовольствия. Теперь всё обязательно будет хорошо, я ощущаю это всеми фибрами своей души.
На табло высвечивается четвёртый путь, и я лёгкой поступью начинаю движение.
Вперёд, в новую жизнь.
Вылетаю на перрон, оглядываясь по сторонам, как неожиданно попадаю в какой-то водоворот ярко одетых людей, зачем-то окруживших меня. Оторопь сковывает моё тело, а ноги буквально прирастают к асфальту, становясь ватными. До моего затуманенного мозга доходит, что я попала в цепкие руки цыган, и мгновенно ощущаю, как непонятная липкая паутина странных ощущений тянет меня на дно.
Цыганка размахивает ярко-красной юбкой и приближается ко мне, звеня многочисленными браслетами:
— Давай погадаю, красавица.
— Нет-нет, спасибо.
Мягко отталкиваю от себя женщину, пытаясь юркнуть между её рук, и натыкаюсь на другую, более старую цыганку с чёрными, как сажа, глазами. Её седые кудри убраны под шёлковый платок золотистого цвета, а на дряблой коже висит увесистое монисто, при каждом шаге своей обладательницы звонко звякая.
— Поворот судьбы тебя ждёт. Мужчина видный, красивый. Совсем рядом с тобой стоит!
Лихорадочно киваю, покрываясь липким потом, и пытаюсь увильнуть от этого прожженного огненного взгляда. Мой мозг лихорадочно соображает что делать, но я никак не могу преодолеть этот круг хаотично сменяющихся лиц и рук, кажется, сплетённых воедино вокруг меня.
— Позолоти ручку, всё расскажу.
— Не надо, я не хочу.
Хриплю, содрогаясь от какого-то вонючего аромата, проникающего в мои бедные лёгкие и ищу глазами хоть кого-нибудь из стражей порядка, способных мне помочь. Инстинкт самосохранения работает на отлично, только вот ни одного полицейского я не смогла углядеть, в отчаянии закусывая нижнюю губу.
И вдруг, у киоска с шаурмой я примечаю знакомое лицо.
— Левон, помоги!
Ору дурниной, поднимая руки вверх, пытаясь привлечь своего неожиданного спасителя-армянина, подвозившего меня до отчего дома. Кажется, таксист тоже заметил моё испуганное лицо, кружащееся в водовороте ярких пышных юбок, и признал во мне свою вчерашнюю грустную пассажирку.
