— Иди, я его искупаю, — предложил Рэм.
— Ты? — заплетающимся языком возмутилась. От теплого влажного воздуха меня прилично развезло. — Ой…
— Иди.
Оказалось, подчиняться такому мужчине очень даже неплохо, ведь иногда наступают моменты в жизни, когда кому-то нужно отдать штурвал…
Как я доползла до кровати — с трудом помнила. Нашла ее по ярким цветным пятнам новой детской одежды, сложенной на краешке. И, кажется, уснула сразу, как донесла голову до подушки.
Проснулась, когда тело чьими-то усилиями оторвалось от кровати. Я взмахнула руками, обхватывая шею мужчины:
— А Денвер? — прохрипела.
— Спит.
Сонно моргая, я разглядела спальню и непривычно темную ванную… с несколькими горящими свечами на полу.
— Романтика?
— Забота о твоих глазах, — поставил Рэм меня на пол. — Раздевайся.
— А ты не мог оставить меня просто спать?
— От тебя пахнет клиникой… И тебя лапали люди…
— Вот у вас, нелюдей, все сложно, — проворчала я сонно.
Голова гудела и требовала вернуть ей подушку.
— Ну никто и не обещал, что будет легко…
Полумрак все же таил в себе странное очарование. Он обволакивал голову, как алкоголь — или все еще вкупе с ним, — и все казалось гораздо более легким. Я не видела усмешки мужчины и его пронизывающего взгляда, избавилась от одежды и сразу же почувствовала его поддерживающие руки.
— Кто-то еще оплошал? — усмехнулась.
— Ты, — развернул он меня спиной.
— Надо же… и когда только успела.
— Ты много всего успела…
— Всегда была шустрой…
— Кто бы знал…
Теплые капли пропитывались его хриплым голосом и бились по коже, рождая россыпь мурашек, и те тут же вспархивали с ее поверхности, стоило Рэму провести по ней ладонями. Он не церемонился — скользнул руками по ребрам вверх и обхватил грудь одной рукой, и спустился по животу другой.
— Ты меня не моешь, — проурчала я, выгибаясь.
— Не верь вероломному медведю — мне все равно, как ты пахнешь…
И он развернул меня к себе и подхватил под бедра. Ничего не оставалось, как схватиться за его шею, чтобы не упасть.
— Рэм! — возмутилась, выгибаясь.
Но все, что он сделал — обхватил вершинку груди губами, вынуждая меня заткнуться. Его твердый член вжался между ног, воспаляя опасное вожделение.
Рэм — последний мужчина, которому стоило довериться, но разве он меня спросит? А потом… его руки держали так, как никакие другие. Меня будоражило от его уговаривающей ласки. Все, что он сейчас делал — добивался взаимности, но не силой и приказами, а нежностью и заботой. Пусть на эти минуты, но я почувствовала себя в надежных руках, которые обещали удовольствие. Я сама скользнула ладонью по его захватывающим дух рельефам к низу живота, наслаждаясь бурным ответом и жадным дыханием в мои губы, и обхватила его член, направляя. Все, что успела — насладиться властью над мужчиной длинной в целый вдох… пока он не расставил все по местам первым сильным движением.
Есть ли жизнь после Рэма? После таких эмоций и ощущений, которые он вызывал? Он закручивал мою жизнь, пуская в бега по краю на привязи, но поводок надежно возвращал обратно, и стоило оказаться в исходной точке, нас неизбежно замыкало. В то, что Рэм теперь — моя точка, он заставлял верить с каждым движением. Черт его знает как, но он умудрялся действовать так, чтобы не причинить боль, а лишь подчинить. Я захлебывалась ощущениями, позорно хныкала, кусала губы и беспощадно царапала его плечи и спину, не в силах вести себя прилично. Пусть знает, с кем связался…
Наверное, я впервые доверяла ему всю силу эмоций, что он вызывал, даже оргазм встретила губы в губы и, кажется, укусила его… но было плевать. И ему — тоже.
Ласковый душ давно превратился в беснующийся ливень, оглушающе шелестя пульсом в ушах, а Рэм все не выпускал, прижимая к себе под его струями. Мне казалось, что если бы я могла видеть его лицо, а не только чувствовать его в себе, то мне бы не понравилось то, что вижу. Он будто тоже привыкал к чему-то, что отравляло и пугало, меняло его жизнь… или мне просто хотелось, чтобы он чувствовал себя так же?
— Мне сказали, тебе будет неприятно, — глупо нарушила паузу, пошевелившись в его руках.
Он прерывисто вздохнул и осторожно поставил меня на ноги, но, к счастью, руки не убрал.
— Переживаешь?
— Вовсе нет, — усмехнулась я.
И тут же взвизгнула, а сердце сделало кульбит, когда он подхватил на руки.
— Тш, ребенка разбудишь, — поставил меня на ноги и дернул полотенце с теплой сушилки.
— Не делай так больше, — прорычала я, пока меня заботливо кутали. — Может, твои медведицы любят неожиданности, я — нет!
— Как мы заговорили, — усмехнулся он, не давая опомниться. Я снова оказалась в его руках. — Ты ревнуешь, Вика?
— Мы это обсудим, когда я протрезвею, — насупилась.
В спальне загорелась нижняя подсветка, и я навела резкость на кроватке возле стеклянной стены.
— Как ты его уложил?
— Просто положил, — и, будто наглядно демонстрируя свои слова, он уложил на кровать меня.
Я села и принялась поправлять полотенце, делая вид, что это — процесс, требующий всего моего внимания. Мне почему-то стало невыносимо смотреть в глаза Рэма и чувствовать его рядом.
— Вика… — не устроил его расклад.
— Можно, этот день закончится? — подтянула края ткани повыше.
— Не нагнетай, — сурово заметил он. — Все гораздо проще, чем ты думаешь.
Он поднялся и, демонстрируя умопомрачительную задницу, направился обратно в ванную. А я сгорбилась и, глянув на кроватку, поползла к краю.
Денвер спал на спине… голышом. В комнате было ощутимо прохладно — гораздо свежее, чем прошлой ночью.
Я скорее почувствовала колыхание воздуха, нежели услышала, как Рэм приблизился.
— Холодно, — обняла себя руками.
— Когда холодно, Вика, нужно идти в руки к оборотню — он согреет.
Хриплый шепот прошелся горячим выдохом по затылку, и у меня сперло дыхание, а тело налилось тяжестью, согласно млея от такого предложения.
— Я про него, — обернулась.
— Ему нормально, — глянул через мое плечо на ребенка Рэм и, протянув руку, приложил ладонь к его носу: — Теплый.
— Ты еще скажи «влажный», — прыснула я.
— Пока нет, — усмехнулся он. — При какой температуре вы его содержали?
— Стандартной — двадцать четыре по Цельсию…
— Твой кот тоже ни черта не смыслит в детях, да? — направился он к кровати, на ходу дергая оконную панель сильнее. Прохладный воздух радостно ухнул в комнату, и я совсем съежилась. А Рэм как ни в чем не бывало улегся на кровать ближе к окну и уставился на меня: — Сюда иди. Ночь будет прохладной.
