Сезар медленно растянул губы в соблазнительной и одновременно пугающей усмешке и сделал разделявший нас шаг.
— Не очень, — притянул к себе за шею. — Я полночи дрова рубил на заднем дворе.
Мне нравилось, как наливается голодом его взгляд, как темнеют синие глаза, прикрытые светлыми ресницами, как дышит все чаще, почти касаясь своими губами моих. А еще нравилась его сила — физическая и внутренняя. Конечно, я буду к нему тянуться, с таким не упадешь — не даст. Поэтому то, что он себе придумал — эту акцию благородного сепаратизма, позабавило. Сезар, похоже, не в курсе, что он — мужчина мечты.
— И что тебе помешало перестать спрашивать, как обещал? — смотрела на него, задрав голову. — Жалость?
— Дана… — сжимал он пальцы в моих волосах.
— Ты решил себя угробить, да? — Я не знаю как. Но я смотрела в его глаза и будто читала там все его мысли. И ему это не нравилось. — Скажи, Медведь, а тебя кто пожалеет?
И я сама привстала на носочки и коснулась его губ своими. Видела, как он прикрыл глаза, чувствовала, как ни черта не убедила, потому что, к сожалению, этот мужик сделан из высококачественного сплава — так просто не растопить. Но мне уж точно нечего терять.
— В этом месте ты должен превратиться в принца, — прошептала, касаясь его губ.
— Моя сказка — страшная, Дана. Я не хочу тебя в нее втягивать… — Смотрел таким взглядом, что втянуться хотелось очертя голову.
— Но ты же еще здесь! — возмутилась я упрямству косолапого, пихнув его кулаком в грудь. — В крайнем случае я просто пробегусь еще раз по твоему лесу с криком, и ты вернешься опять.
Сезар усмехнулся и коснулся моего лба своим, прикрыв глаза.
— Может сработать, — прошептал.
— Конечно, сработает, — выдавила, еле сглатывая ком в горле. — Прекрати киснуть. Расслабься.
Он резко втянул воздух, отстраняясь:
— Хорошая идея. С этого и начнем. Но сначала завтрак.
* * *
Мы не могли просто быть рядом и не высекать искр. И мне это нравилось. Нравилось, каким становится утро, когда она рядом — сидит на соседнем стуле и обжигает пальцы о панкейки, а потом слизывает с них варенье. Такая маленькая, хрупкая, но умудряется заполнить мой мир так, что он аж потрескивает от наполненности.
— Ты в панкейки тоже что-то подсыпал? — обернулась ко мне Дана. — Не ешь…
— Знаешь, сколько я съел пробных, пока у меня хоть что-то достойное вышло? — поднялся. — Давай доедай, и пойдем.
— Куда?
— Расслабляться, — отвернулся я к раковине, чтобы помыть чашку.
— В смысле?
— Давно не бегали по лесу, говорю. Пойдем, пройдемся. Покажу кое-какие травки…
— План хороший, — настороженно прищурилась она, снова пробуя меня читать. — Но, зная тебя, с подвохом.
Знает она меня! Я фыркнул и ушел наверх за одеждой. Во что свою доходягу упаковать только? Обуви нет, в моей будет, как в ластах. Тут я вспомнил, что видел в маминой коробке свои детские кроссовки. Учитывая, что рос я быстро, выглядели они довольно сносно, а зачем их хранила мать, я не думал.
Дане и они оказались великоваты, но на безрыбье и это сойдет.
25
Сверху на футболку я ей выдал теплую рубашку, которую она заправила в штаны под грудь.
— Нет, давай лучше дырочки в карманах прорежем, я высуну руки — будет комбез, — хихикала она, подворачивая штанины.
— Я предлагал тебя отвезти домой, — еле сдерживал улыбку, глядя на свое чудное пугало. Самое паршивое, что она была права — чаек мне не помог. И даже этот прикид не мешал мне хотеть ее до зубовного скрежета. Эта пытка отдавала садомазохизмом, но каждый раз, когда взгляд цеплялся за ее шею, всю в следах моих зубов, меня прошибало током. Оставалось последнее средство — соединить приятное с полезным. Прогулку и сбор нужной мне растительности.
День просто искрил жизнью. Солнце прогревало лес, и тот отвечал со всей страстью диким настоем запахов и звуков. Осмотревшись и прислушавшись, я нашел обстановку удовлетворительной — волчатиной не пахло. Дана сжимала в руках выданную корзинку с ножиком на дне, я удобней перехватил ружье, и к скрытой в кустарнике тропинке мы двинулись вокруг дома. Сразу за ним начиналась настоящая чаща с буреломами, вперемешку с редкими полянками, разбросанными рваными пятнами то тут, то там. Я знал здесь все, как собственную спальню. Дана-умница старалась не шуметь и ступала мягко даже в той пародии на обувь, что я ей нашел. Вообще, выехать бы в город да прикупить ей шмоток… Но это значило бы, что я ее оставляю, а этот вопрос все еще был открыт. Одумалась бы она быстрее — меньше последствий разгребать. Я поправил рюкзак на одном плече и свернул с тропинки, углубляясь в поросль низкорослого крапивника.
— Сюда не ходи, — обернулся к девушке и стиснул зубы. — Дана, твою мать!..
Она уже тискала особенно широкий лист.
Переборщил. От моего рыка с верхних веток вспорхнули две сойки-пересмешницы и унесли мою «мать» по лесу эхом. Дана так и замерла в обнимку с листом, пополняя свои уши моими проклятиями.
— …Да отлепись ты уже от него, — дернул ее за руку и поднял к глазам. На светлой коже радостно расцветали волдыри.
— Ай, — хрипло выдохнула бестолочь.
— Не три только и вообще не касайся, — раздавал указания, входя в раж. — Вообще ничего не трогай и не двигайся.
— Я его перепутала с болотником, — скулила Дана, дуя на руку.
— Болотник наверное на болоте растет, да? — закатил глаза и принялся шарить взглядом по земле. — Ох уж эти городские…
Дана прыснула смехом мне в спину, и я улыбнулся, коротко оглядываясь.
— Сезар, не переживай, я застрахована.
— Я бы почитал эту строчку в договоре страхования… — проворчал, обходя ее по большому кругу, не прекращая поиски одного неприметного, чтоб его, листика!
— Папочка оплатил самую широкую версию. Вместо нее самолет купить можно было.
— Лучше бы он тебе купил самолет.
Увлекшись поисками, я не сразу обратил внимание на то, что она как-то подозрительно затихла. Нужное растение нашлось под поваленной сосной, но когда я вернулся с трофеем, Дана встретила меня расстроенным взглядом.
— Что такое? — бросил рюкзак рядом.
— Ты правда думаешь, что нам было бы лучше не встречаться? — заглянула мне в глаза.
— Нет, я думаю, что мне с тобой чертовски повезло, но я не умею об этом говорить и боюсь обидеть, прямо как сейчас.
На ее лице будто солнечный заяц проскочил — от грусти не осталось и следа. Как ребенок!
— А так и не скажешь, что ты такой трус, — просияла чертовка.
Волдыри цвели уже буйным цветом, воспалив кожу до запястья. Я поспешил растереть подорожник и засунуть себе в рот к недоумению моей пациентки. Когда растер по пострадавшему месту зеленую кашицу, Дана уже едва умещала глаза на лице.
