– Нет, конечно, – отвечаю без раздумий. И, в принципе, это правда, если не считать изнасилования… однако об этом моей бывшей напарнице точно знать незачем.
– Во-о-от, – протягивает уверенно, кивая собственным словам и не замечая, как на мгновение меняется выражение моего лица – буквально на пару секунд снисходительная улыбка трансформируется в кривую гримасу непонимания и ужаса.
– Значит, оно точно того стоит. Повезло тебе, Лерка. Заживёшь тепе-е-ерь… – Настя продолжает свою мечтательно-хвалебную речь, а меня захватывают и уносят совершенно иные мысли и чувства.
Слова, которые произносит девушка, впервые вызывают во мне нечто подобное. Впервые дают такой внушительный внутренний резонанс. Я и раньше неоднократно сталкивалась с суждениями, которые совершенно точно могли бы вызвать у среднестатистического человека в лучшем случае вежливое молчание, а в худшем недоумение и порицание. Однако никогда не осуждала сама, искренне веря и понимая, что каждый волен распоряжаться своей жизнью, собой и своим телом, как ему вздумается.
В этот же раз всё внезапно стало другим.
Будто кто-то взял банку с краской и выплеснул её на огромное белое полотно, которое в итоге оказалось и не полотном вовсе, а очень профессионально замаскированными предметами, представленными в нужном свете и под правильным углом. Сейчас они, наконец, стали объёмными с конкретно очерченными формами. Всё, что казалось простым и лишённым какой-либо выразительности преобразилось в новую гротескную массу.
И всё же меня покоробило.
Даже несмотря на то, что несколько минут назад я добровольно повесила на себя ярлык «шалавы» и «бандитской подстилки»; преподнесла сложившуюся ситуацию так, словно была не против, когда меня везли к Никольскому и что мы буквально с самого начала пришли к обоюдному согласию; и самое главное пересказала ту кошмарную ситуацию так, словно я не такая уж и мышка, словно уже давно не девственница и имею какой-никакой опыт в отношениях с мужчинами, пусть и более приземлённый – меня всё равно покоробило. От обыденной лёгкости, с которой Настя рассуждала о чужой жизни, деньгах, бандитах и сложившейся ситуации в целом. Об этом, наверное, мне ещё тогда, в первый наш разговор, следовало задуматься.
Интересно, а если бы она всё-таки узнала правду – ту жуткую и неприглядную, – изменилось бы хоть что-то?
«Нет», – уверенно отвечает внутренний голос. – «Её позиция осталась бы прежней. Устоявшиеся ценности не пошатнулись бы. Нет…»
Я знала об этом ещё тогда, лет девять назад. Понимание этой истины всегда было со мной, скиталось и мельтешило на задворках сознания, однако пока ещё не признанное и никому не нужное. Знала и после, когда каждая попытка найти общий язык с детдомовскими волчатами, в вольер к которым меня закинули, оборачивалась новыми побоями и издевательствами.
Животные чувствуют страх…
И люди как оказалось тоже.
И ложь всегда будет оставаться ложью, а истину, правдивое изложения событий едва ли удастся вычеркнуть из памяти даже спустя долгие-долгие годы. Но если из раза в раз повторять эту ложь, если делать вид, что именно она является правдой… когда-нибудь состояние ужаса и паники притупится, померкнет. Главное не переставать убеждать в этом себя и окружающих.
– Знаешь, – Настя, наконец, поднимает на меня взгляд, а я выныриваю из водоворота мыслей обратно в реальность. – Я тебе даже завидую.
– Да брось! – издаю тихий смешок неверия, отмахиваюсь.
– Серьёзно! – Она скручивает блин трубочкой, надкусывает и продолжает уже с набитым ртом: – Знаешь со сколькими придурками приходится спать, в надежде, что, быть может, хоть в этот раз попадётся нормальный? Не знаешь. Ты не подумай, я не жалуюсь. Сама выбрала такой образ жизни. Кто-то скажет шлюха, проститутка, а я скажу – так проще и пошлю их куда подальше. Чего и тебе советую… Плюс ко всему у меня ребёнок, образования толком нет, а работать за гроши в каком-нибудь магазине… пф, увольте. Пока есть красота нужно использовать её на полную катушку, – тоном сведущего в таких делах человека заканчивает Настя. – Тебе вот повезло, – она кивает подбородком в мою сторону, слизывает варенье с тонких изящных пальцев. – Мышка, пай-девочка… На то, что говорит Стас или другие кретины вроде него не обращай внимания. Ты всё правильно сделала! И на мышек есть спрос, как показал твой Никольский. А этот придурок до пенсии так и будет работать вышибалой в какой-нибудь «Эре», пытаясь сводить концы с концами и при этом ещё и жену с ребёнком кормить. Она у него сейчас не работает, насколько я знаю. Да и до этого особо не пыталась, – Настя кривится, словно вышеупомянутая жена Стаса не особо-то ей по нраву, равно как и сам Стас.
– Мне всё равно, что он думает.
– И правильно!
Настя говорит ещё долго, мечтательно описывает моё «прекрасное» будущее, откровенно завидует, но по-доброму. По крайней мере, пытается убедить в этом меня… или себя саму. А я слушаю, улыбаюсь, иногда киваю и, кажется, что продолжать этот спектакль не будет для меня большой проблемой. Всё получится. Я смогу выстоять и в этот раз. Да, переломанная, да, испорченная и изуродованная, но ещё пока живая. Настолько, насколько это вообще возможно. Я буду стараться изо всех сил убедить себя и окружающих, что эта – моя новая жизнь – гораздо лучше и красивее, чем есть на самом деле.
Когда я вновь оказываюсь на улице, солнце уже неумолимо клонится к горизонту, окрашивая небо красным, оранжевым и пурпурным. Его свет вытягивает по земле длинные глубокие тени, заливает улицы странным грязно-жёлтым фильтром и смешивается с лёгким тёплым дождём. Вечерней моросью. В воздухе витает отчётливый запах озона, сырого асфальта и пыльной травы.
Решаю, что ещё одна прогулка станет не самым плохим завершением дня, а потому до дома добираюсь максимально долго и самым длинным из всех возможных путём. А когда миную высокую арку и захожу в свой двор, чувствую, как по рукам вверх ползут мурашки и начинает покалывать на кончиках пальцев. Связка холодных ключей внезапно кажется раскалённым куском металла, из-за чего едва не роняю их на сырой асфальт.
У подъезда припаркована знакомая чёрная иномарка. Перевожу взгляд на окна своей комнаты и вижу, что в них горит свет.
2
Я тщетно стараюсь подавить тревогу. По лестнице до своей квартиры поднимаюсь очень медленно. Кажется, не дышу даже. Словно мир в мгновение ока погрузился под толщу ледяной воды, которая давит, давит и давит… Так сильно и неумолимо, что с трудом сгибаются колени, а лёгкие горят огнём, сжимая сердце в тугие болезненные тиски. В голове пульсирует чёткая паническая мысль: если сейчас же не вдохну – умру.
Мне нужно дышать.
Дыши, чёрт бы тебя побрал!
Шаг.
Вдох.
Второй.
Выдох.
Третий… Снова вдох.
Трачу слишком много времени, чтобы открыть треклятый замок. Он скрипит, кряхтит, скрежещет, но никак не хочет поддаваться. Я вздрагиваю и буквально отшатываюсь на другой конец лестничной площадки, когда дверь вдруг поддаётся и распахивается, но не под влиянием моих действий, а изнутри.
