Он ведь сказал, чтобы не верила. Он не друг, не защитник…
А кто тогда?
Разве будучи недругом человек станет помогать? Прятать тебя от незавидной участи уготовленной тем, кто больше девяти лет назад убил всю твою семью. Станет так долго молчать о том, что я дочь своего отца? Он ведь уже давно об этом знает. Давно всё понял. Скорее всего, ещё в тот день, когда приехал за мной в клуб.
Всё верно – Андрей мне не друг, но и не враг, видимо, тоже…
От тяжёлых мыслей отвлекает Аня, вернувшаяся из кухни с кружкой в руке.
– Вот. – Она ставит фактически рядом с моим лицом табуретку, оставляет на ней кружку. – Попей хотя бы. Это на травах, поможет быстрее избавиться от ломки.
Я тут же приподнимаюсь на локте, смотрю на девушку изумлённо и одновременно испуганно, будто она только что разоблачила самую страшную мою тайну.
– Что? – она вскидывает брови с идеально очерченным изгибом, усмехается жёстко. – Думала, я не пойму, что тебя от наркоты колбасит? Не буду спрашивать, на чём сидишь, однако предупреждаю – в этом доме есть только одно правило: никакого «дерьма». Можешь тут жить, есть, спать, но если увижу, что употребляешь… выкину на улицу не задумываясь.
– Я не… – и замолкаю тут же. Опускаю виноватый взгляд. – Андрей всё забрал, так что мне… нечего, в общем.
– Пей чай. Сильно легче от него, разумеется, не станет, но возможно хотя бы поспишь, – спокойно произносит Аня и возвращается за письменный стол в углу комнаты. Снова погружается в ноутбук, за которым проведёт следующие остаток дня и весь вечер до глубокой ночи.
6
– На чём она сидит?
– Седативные, транквилизаторы… – повисает короткая пауза. – У неё посттравматическое, – уточняет Андрей и шумно выдыхает, как если бы в данную секунду курил.
– Погоди, так это та Лера?
– Да, тише…
Их почти не слышно. Ни посторонних звуков, ни шорохов. Будто и нет никого в кухне, будто мне всё это мерещится, снова больное воображение играет в свои безумные игры. Рисует в объятой почти непроглядной тьмой гостиной странные очертания, замысловатые узоры. Спустя некоторое время понимаю, что узоры эти существуют только перед моим воспалённым взором – грязно-жёлтая муть, перемещающаяся в черноте, стоит лишь двинуть глазными яблоками.
– Рус знает, что вы здесь? – наконец, после длительного молчания интересуется Аня.
– Нет.
– Хорошо. Я договорюсь с одним челиком, перекантуетесь пока у него.
– Аня, – голос становится предупреждающе тихим. – Никто не должен знать, что мы здесь.
– Не капай на мозг… Никто и не узнает. Для себя договорюсь. Здесь вам оставаться тоже нельзя – Руслан может заявиться в любой момент, а там уже… Тебе нужны от него лишние вопросы?
Андрей отвечает не сразу:
– Нет. Не нужны.
– Значит, договорюсь… Об остальном мне ничего не рассказывай. Знать не хочу, – и снова повисает тишина.
Я решаюсь на одно единственное несмелое действие, поднимаю голову так, чтобы увидеть вход в кухню. Дверь прикрыта, но не полностью – сквозь небольшую щель падает узкая лента жёлтого света.
Как давно он приехал?
Кажется, Анин чай всё-таки помог. Не помню, как уснула. В мозгу мелькает мысль подняться, войти в кухню, чтобы удостовериться – это не сон, не галлюцинация, Андрей вернулся, и они сейчас действительно сидят в кухне, разговаривают о том, о чём, разумеется, никогда не осмелюсь расспросить.
– Ей лекарства нужны. Капельница, – снова тихо начинает Аня, на что Андрей, судя по интонации критично усмехается:
– Ага. Она уже посидела на лекарствах. Нормально так, крепко посидела.
– Ты меня понял…
– Понял.
– Если тебе некогда, могу сгонять завтра утром. Куплю всё необходимое.
– Ты с самого начала могла, так чего ж не сгоняла?
– Она твоя женщина, тебе и решать. Ты знаешь, я в чужие дела и проблемы не лезу… пока не попросят.
– Она не моя женщина.
– Да какая разница… Так что? Сгонять?
Андрей, кажется, встаёт, выходит из-за стола. Сердце испуганно подпрыгивает в груди, в ту же секунду сворачиваюсь калачиком, опускаю голову, утыкаясь носом в одеяло, однако страх пустой. Андрей не покидает кухни, видимо, подходит к гарнитуру – слышу, как щёлкает кнопка чайника. И прежде чем он зашумит лишая меня возможности и дальше подслушивать, разбираю негромкое и задумчивое:
– Не надо. Я сам.
7
Как и обещал, вечером следующего дня Андрей привозит всё необходимое. Со мной не разговаривает, не смотрит в мою сторону, только с Аней обсуждает что-то – коротко, сухо и по делу, а затем снова куда-то уезжает.
По-прежнему не поднимаюсь с дивана, почти ничего не ем, только пью. Мучает озноб, головокружение, тошнота, парализованные слабостью мышцы ломит, однако капельница немного облегчает симптомы, позволяет провести большую часть времени в забытье.
Поздно ночью просыпаюсь от собственного крика.
– …ра!
Чувствую на лице прохладные ладони.
– Тише, Лера… Всё хорошо, – Аня гладит меня по волосам, голове и неосознанно я тянусь к ней, приникаю лбом к плечу, дышу часто, прерывисто, а потом тихо плачу.
– Всё хорошо… Я тут. С тобой. Это всего лишь кошмар… Просто плохой сон. Тише… – Она укачивает меня словно маленькую, не отпускает и от этого сжимается сердце, сдавливает металлическими тисками горло, даже закладывает уши. Хочется кричать во всё горло и плакать, плакать до тех пор, пока не станет легче, пока я не очнусь, не выберусь из этого затянувшегося кошмарного сна, не окажусь в каком-то другом месте…
Мне так хочется, чтобы всё это было сном…
Аня укладывает меня обратно, проверяет капельницу, катетер. Я прошу её остаться, не уходить и она соглашается, ложится рядом, снова прижимает к груди, долго гладит по спине и волосам, позволяет забыться в неожиданном тепле и ласке. А наутро, когда мне становится немного лучше, девушка ведёт меня в ванную, помогает смыть с себя болезнь, усталость и душевную грязь. Мне кажется, словно я действительно успела пропитаться чем-то гадким, омерзительным, словно этот неприятный резкий запах въелся не только в мою плоть и волосы, но и в мою душу.
Впервые мы разговариваем. О всякой ерунде, обыденной, незначительной, однако крайне важной для меня. Иногда Аня улыбается и улыбка эта очень красивая, немного дерзкая. Мы почти не касаемся тем наших жизней, аккуратно сглаживая острые углы и обходя неудобные вопросы. Она рассказывает о своих увлечениях – йоге, духовных практиках, об усердных попытках найти гармонию с самой собой и окружающим миром. Когда-то это было сложно, когда-то и у неё тоже были проблемы. Возможно, такие же, как у меня, а быть может, и хуже. Нет, она не говорит об этом, не даёт намёков – я додумываю сама. В серых глазах, что за время разговора становятся мягче, замечаю тщательно скрываемую глубокую боль от ран, что ещё не успели зажить до конца. И что-то мне подсказывает: вряд ли заживут вообще.
