Всё познаётся в сравнении, а буря, кажется, ещё только грядёт…
В полной мере я осознала это, когда Андрей сообщил о новых документах, билетах на самолёт и деньгах на первое время. Когда предложил ехать с ним. Я согласилась. Не раздумывая согласилась, потому что здесь мне более оставаться нельзя. Не безопасно. Рано или поздно меня непременно отыщут, а затем убьют… и это если рассматривать наиболее «позитивный» вариант развития событий.
Оглядываясь назад, я всё чаще думаю о том, насколько непроходимой идиоткой, наивной дурой была, когда решилась пойти на тот безумный шаг – трудоустройство в «Эру», место где время от времени околачивался человек убивший всю мою семью; попытки найти какие-то там ответы… никому не нужную правду…
Даже тогда было ясно, что затеянное не закончится для меня ничем хорошим. Можно сказать, конечно, что я не предполагала, не думала, что он обратит на меня ТАКОЕ внимание, что маленькая «игра» в чёртову шпионку выльется ещё одним кошмаром. Это объясняет, но не оправдывает моих действий. Тогда было наплевать, всё равно, что произойдёт. Смерть в те дни не сильно-то пугала своей перспективой, а теперь… Теперь мне кажется, я впервые вспомнила, что на самом деле значит жить, дышать полной грудью и мечтать о будущем. По иронии судьбы, случая или всё той же собственной глупости эту возможность во мне возродил он… человек сломавший столько жизней, помогавший тому чудовищу ломать эти самые жизни, человек чьи руки не то что по локоть, по плечи, а то и он сам весь полностью в крови. Чужой крови. Виновных или нет – это уже другой вопрос и другая тема для дискуссий.
Глупо и безрассудно думать, что из нашего союза может получиться хоть что-то хорошее. По крайней мере, на осознание этой простой истины мозгов хватает. И в то же время… мне искренне хочется верить, что именно он действительно сможет меня защитить, помочь выпутаться из паутины нескончаемого безумия и страха, попытаться хоть в этот раз действительно начать всё заново, с чистого листа. Вернуться к жизни…
А где-то там на горизонте огромная грозовая туча. Чёрная. Страшная. Она движется прямо на меня, и я ничего не могу ей противопоставить, потому что не знаю, что она мне несёт, какую кару приготовила на этот раз.
Плевать…
Я не остановлюсь. Уже нет. Теперь, когда осознала, что предел моих сил и возможностей ещё не достигнут, а с паническим животным страхом всё-таки можно бороться, даже если борьба эта будет невыносимой, тяжелой, выжирающей до основания остатки едва живого нутра… я не могу позволить себе сдаться. Да, я всё такая же слабая. Всё та же трусиха, наивная и глупая. По-прежнему неспособная ни на что другое, кроме как цепляться за чью-то жизнь, ползти следом в надежде, что меня спасут. Но уж лучше так, чем возвращаться к уютному, отчасти спокойному, отчасти комфортному прошлому.
Меняться и ломать себя всегда тяжело.
Я знаю…
Уже проходила это. Не раз.
Останавливаюсь у письменного стола, открываю верхний ящик. Взгляд замирает на старинной потрепанной временем обложке известного романа Агаты Кристи. Перед отъездом я нагло стащила его из небогатой книжной коллекции того дома. Едва ли владельцы заметят эту маленькую пропажу, а даже если и заметят… Отчего-то меня совершенно не мучают угрызения совести, ведь раньше я никогда не позволила бы себе чего-то подобного. Стащить книгу из чужого дома. Кто-нибудь, возможно, заметит: пф, подумаешь, какая-то книга… но для меня, папиной дочки, выросшей на незыблемых правилах о том, что такое хорошо и что такое плохо подобная выходка была странной, необычной, ломающей стереотипы о самой себе. И всё же угрызений совести я не чувствую.
В голове на фоне жужжащего роя иных более важных эмоций и мыслей, вдруг цепляюсь за то, что раньше я очень любила читать. Очень много и часто. А потом любила пересказывать прочитанную вновь книжку папе. Наверное, любовь к книгам мне передалась тоже от него, была заботливо и усердно вложена в мою черепную коробку, как и многое другое. Быть может, таким образом через меня он пытался искупить все те неправильные и ужасные вещи, что успел натворить, а быть может, ему просто нравилось контролировать меня, лепить из меня то, что всегда радовало бы его глаз.
Хм, раньше я очень любила читать.
Раньше…
А теперь? Теперь, когда вездесущего и вечно присматривающего за тобой папы нет рядом, что ты любишь, Лера? Осталось ли хоть что-то из того, что было у тебя тогда, в далёком прошлом?
Нет. Не знаю…
Теперь я не знаю, что люблю, а что нет…
Рука сама тянется вглубь ящика, кончики пальцев нащупывают кусок холодного металла, вызывая в теле россыпь мурашек. Пистолет ощутимо тяжёлый. От него буквально разит смертью, вяжет на языке отчётливым привкусом металла, пороха… и крови.
Это разумеется не то, что говорил Андрей, совсем не под рукой, но пока что я не готова спать в обнимку с оружием, как это делал ещё в доме мой неожиданный сожитель и новый любовник.
Пытливо рассматриваю резкие, грубые, и в то же время такие идеальные очертания оружия, чувствуя внутри будоражащее предвкушение, извращённое чувство…
Радости?
Странно, наверное, реагировать так на штуковину, которая создана, чтобы отнимать жизни. Разумеется, можно допустить, что в иной ситуации эта идеальная металлическая конструкция смерти способна спасти кого-то, защитить (как сейчас меня), уберечь что-то действительно важное. Но, так или иначе, она может дарить лишь боль, ужас, отчаяние, смерть. Независимо от того, насколько благими были изначальные намерения.
Артём говорил, что благими намерениями мостится дорожка в ад.
Конечно же, эти слова принадлежат какому-то более умудрённому жизненным опытом человеку, чем мой брат, однако даже так они более чем верны. Ибо если бы он сам не следовал когда-то давно этим благим намерениям, то, возможно, сейчас не лежал бы под тяжестью сырой земли рядом с нашими родителями. Где-то там, в веренице, кажется, что бесчисленных могил, в объятьях мрачного, промозглого массива деревьев.
Хотя вернее будет сказать, что в могилу его завела скорее жажда мести материализованная впоследствии из страха и чувства вины, чем те самые благие намерения. Ведь он забыл обо мне. Бросил меня одну… А страх и вина крайне заразны, особенно когда внутри тебя уже не осталось никаких ресурсов, чтобы бороться с этой чёрной трясиной.
Провожу пару раз большим пальцем по рукояти, возвращаю пистолет обратно в стол, машинально поправляю книгу, задвигаю ящик и, выключив настольную лампу, иду в кухонную зону. Кипячу воду в чайнике, завариваю крепкий чёрный кофе.
Долго сижу у окна – бесцельно пялюсь полным отрешённости взглядом на беззвёздное чёрное небо. Будто провал, дыра в пространстве и времени оно засасывает, манит бескомпромиссным холодом, безразличием ко всему вокруг. Ему наплевать. Этой чёрной бездонной пропасти на вершине мира. Оно находится там тысячи тысяч лет и будет там через столько же. Неизменное, пустое, вечное…
Не знаю, сколько проходит времени. Пара минут? А может, пара часов. Время, как и многое другое для меня уже давно не имеет большого значения.
