Я умираю…
Меня забирает в своё мирное чрево темнота.
2
В чувства приводит гулкий нервный рёв. Глаза ослепляет ярким солнечным светом. Несколько раз моргаю, щурюсь…
Нет…
Это не солнце – фонарик…
– Приступ прошёл. Всё нормально, – произносит незнакомый голос будто из-за плотного стекла. Фонарик гаснет.
Пытаюсь повернуть голову и молюсь, чтобы чувствительность не возвращалась подольше. Открываю рот, но не могу произнести ни звука.
– Тише. Не двигайся. – Перед глазами мрачное лицо Андрея. Каштановые волосы растрёпаны, на щеках хорошо заметная щетина, губы плотно сжаты, взгляд воспалённый, больной.
– Откуда там взялись люди Карбашова?!
В ответ доносится лишь рёв двигателя. Только сейчас понимаю, что нахожусь в машине, что-то вроде фургона. Он очень быстро едет куда-то.
– Су-ука-а…
– Веталь, ты как?
– Херня. Швы походу разошлись.
– Андрей?
– Нормально, – голос скрипучий, сдавленный. Разговаривает не без труда. – Пуля в пузе застряла.
– Ладно. Так, по крайней мере, кровью не истечёшь.
– Смешно…
– Что с афганцами делать будем? – снова доносится несдержанный хриплый почти скрежещущий голос откуда-то сверху. Со стороны водителя. Кто бы там ни был – он явно много курит.
Я почти не моргая смотрю на Андрея, а он на меня.
– Ничего, – басит кто-то другой в ответ. – Хватит кипиш разводить. Никольского убрали. До нас им дела нет.
Что?..
– Валить их нужно…
– Ебало лучше завали и следи за дорогой.
Снова дёргаюсь. Андрей кривится, допускаю, что от боли, но встать не даёт.
– Лежи, – произносит одними губами.
Хочу потянуться рукой, дотронуться кончиками пальцев до его лица, убедиться – это не сон. Я всё ещё жива и какой-то безумной волей или насмешкой судьбы вновь спасена.
Снова…
Зачем?
Не понятно…
Но что-то мешает. Плотно обтягивает тело. Осматриваюсь насколько это вообще возможно в моём состоянии – куртка, огромная кожаная куртка, в которую меня завернули, как ребёнка. Запахов не чувствую. Дышать вообще практически невозможно из-за сломанного носа. Медленно, но верно сознание восстанавливает последовательность событий, нагоняет ярких картинок. Возвращается чувствительность – по лодыжкам вверх ползёт холод, а следом за ним и боль снова окутывает измученное тело, но я не реагирую. Терплю, стиснув зубы.
Никольский мёртв…
Мёртв.
Эта мысль кажется странной, чужеродной, нелогичной. Разве такое возможно? Мне катастрофически необходимо увидеть труп этого чудовища, чтобы убедиться, поверить… а затем плюнуть ему в рожу.
Кто его убил?
Ты?
Но я лишь молча смотрю Андрею в глаза, а он мне…
3
Андрей не позволяет мне остаться в ванной одной. Отрешённо и без единого отклика внутри наблюдаю, как мужчина обрабатывает инструменты и ранение, вытаскивает из левого бока искорёженный кусок металла, сдерживая рвущиеся сквозь зубы вскрики боли, заливая всё вокруг собственной кровью. Выбрасывает пулю в раковину, уверенно и со знанием дела зашивает кровоточащую, зияющую алым дыру, накладывает повязку, как следует отмывает руки.
Они вообще у него повсюду – шрамы. От порезов, колотых ран, после швов, пуль. Страшно предположить какой была его жизнь до нашей встречи. Хотя… Полагаю, такой же, как и сейчас.
Полной ужасов, крови и смерти…
Как только с ранением покончено, Андрей снимает с меня куртку, помогает забраться в ванну, а затем отмыться от грязи и засохшей крови. Всё это происходит в гробовом молчании. Ни он ни я не произносим ни слова. Не сопротивляюсь, позволяю мужчине делать всё так, как он считает нужным. Ему виднее. Больнее всего на тёплую воду и прикосновения реагируют голова и лицо.
Андрей аккуратен, в каком-то смысле даже нежен, но я всё равно хнычу, как маленькая. Ничего не могу с собой поделать. И мне не стыдно. Перед ним не стыдно, потому что он видел меня разной, знает обо мне слишком много, а ещё… потому что он убил Артёма.
Потому что я не понимаю, зачем он всё это делает.
И не хочу понимать…
После душа, Андрей заворачивает меня в огромное махровое полотенце, усаживает на крышку унитаза.
– Сиди тут, – произносит хрипло и уходит, но ненадолго. Возвращается со свёртком вещей в руках. Помогает одеться. Истерзанная плоть остро реагирует на шершавые прикосновения, ноет и пульсирует. Мне одновременно щекотно и больно до чёртиков. Спортивные штаны оказываются неимоверно велики поэтому Андрей затягивает потуже верёвочный пояс. Футболка тоже огромная. От неё пахнет чем-то чужеродным, непонятным, но чистым.
Так же аккуратно он берёт меня на руки, уносит в соседнюю комнату, укладывает на расправленную кровать. А вот от неё уже не пахнет чистотой – на ней кто-то спал. Возможно, сам Андрей. Мужчина накрывает меня тяжёлым шерстяным одеялом, садится рядом на самый край и отворачивается к плотно задёрнутому занавесками окну.
В квартире царит тишина. Густая. Тёплая.
Подельники Андрея заходили в квартиру первыми – слышала их голоса, сквозь тонкие стены ванной комнаты, однако сейчас кажется, что мы здесь совершенно одни.
Мы ничего не говорим друг другу. Каждый смотрит в свою точку, переваривает свои мысли, переживает свои эмоции… Или их отсутствие. А когда через несколько минут Андрей покидает комнату я опускаю единственное уцелевшее веко и почти мгновенно отключаюсь.
Часть восьмая «Всё будет хорошо»
Глава двадцать четвёртая
Лера (14)
1
– Действуем по плану, – доносится негромкий голос из соседней комнаты. – Особо не светимся, город покидаем по отдельности, в разное время. Тачки готовы?
– Да, – басит в ответ другой.
– Дэн?
– Я поеду скорым до Пскова. Маму нужно навестить.
– Дерьмовая мысль.
– Знаю, – в скрипучем голосе проскальзывает какая-то странная обречённость. – Но всё равно поеду. Скорее всего помрёт скоро.
– Карбашовские не объявлялись?
– Нет. После перестрелки в «Эре» снова залегли на дно. Я пробил – Карбашов какой-то компромат на Никольского готовил, но видать, потом рассудил, что грохнуть оно вернее будет.
– Главное, чтобы не поднасрали…
