– Сопровождаются ли эти реакции какими-либо навязчивыми мыслями? Насколько я помню, после терапии они вас больше не беспокоили.
Вот и добрались до самого интересного. Самая сложная часть сеанса, которая непременно выведет к воспоминаниям о прошлом, а я… меньше всего хочу думать сейчас о прошлом. Тем более после того, что со мной не так давно произошло. Однако доктор всегда повторяет, что первый шаг на пути к решению проблемы – начать о ней говорить.
Что ж… кто я такая, чтобы с ним спорить.
– Мне кажется, будто в моей голове поселился посторонний человек. Я слышу его мысли или… он словно разговаривает со мной. Я говорю «посторонний», потому что понимаю, что на самом деле такого не может быть. Я – это просто я. И все эти мысли принадлежат только мне. Но… меня словно отторгает мой же организм. Как будто моё тело, мои действия и мысли мне не принадлежат. Словно это я чужая. И мне не место в этом теле.
– Что он говорит вам, Лера? Какие мысли транслирует?
Хмурюсь, опускаю взгляд на свои бледные худые кисти.
– Разные. Это… во многом зависит от ситуации.
– Приведите пример. Любой. Самый первый, что приходит на ум.
– Я… Он твердит, что я слабая, что не справляюсь. Вообще ни с чем не справляюсь. А ещё… он твердит о смерти.
Наконец, мне удаётся посмотреть на доктора и не отвести взгляда. Несколько долгих секунд его светлые глаза держат со мной пристальный зрительный контакт.
– О вашей смерти, Лера?
– Да, – будто шелест слетает с моих пересохших губ.
– Вы думаете о суициде?
Меня словно бьёт током, после чего я буквально возвращаюсь в реальность – вновь обретаю способность нормально слышать, чувствовать, думать. В очередной раз отворачиваюсь к окну.
– Нет. На самом деле… думаю, я не хочу умирать.
Снаружи так пасмурно и мрачно. Кажется, там идёт дождь и меня не покидает ощущение странного и крайне неприятного дежавю. Я будто из раза в раз иду по одному и тому же кругу. Не могу остановиться. Не могу вернуться назад. И сойти с этого треклятого круга… тоже не могу.
– Скажите, Лера, в последние дни с вами не происходило ничего… – Виктор пытается подобрать подходящее, но максимально мягкое слово, – нехорошего? Быть может, вас кто-то обидел?
В глотке надувается противный колючий ком. Тщетно пытаюсь проглотить его, но затем не выдерживаю и тянусь за стаканом воды, что стоит на небольшом журнальном столике рядом с креслом.
Я ведь не могу рассказать ему об этом…
Не могу!
Да и какова вероятность, что он вообще мне поверит?
А даже если поверит… уже слишком поздно.
– Я работаю в сфере услуг, – мне даже удаётся выдавить из себя нечто похожее на улыбку. – Там постоянно кто-то кого-то обижает. Или происходит что-то нехорошее. Работа с людьми вообще очень… тяжёлая.
Виктор кивает, как бы соглашаясь с моими доводами, делает пометку у себя в книжке. Очень короткую, словно поставил галочку или крестик.
– Не думали о том, чтобы сменить род деятельности?
– Думала. Но едва ли я смогу найти такую же хорошую зарплату, чтобы сохранить возможность и дальше посещать ваши сеансы.
Мужчина дарит в ответ лёгкую, но явно натянутую улыбку.
– Скорее всего, некая стрессовая ситуация послужила триггером для возвращения к уже пережитым состояниям. – Доктор берёт со столика рядом небольшой листик для заметок, принимается что-то записывать. – Даже после терапии от посттравматического стрессового расстройства довольно часто случаются рецидивы. Это нормально. Я пропишу вам повторный курс необходимых препаратов, Лера, и назначу несколько сеансов для проработки тревожащих вас моментов. Но в идеале я бы всё-таки рекомендовал обдумать вопрос со сменой работы на более… спокойную. – Виктор протягивает мне листок с дежурной улыбкой – а это означает, что сеанс окончен.
– Спасибо. Я подумаю, – отвечаю лёгким кивком и поднимаюсь с кресла.
2
«Он возвращается с работы позднее обычного.
Слышу, как проворачивается ключ в замочной скважине, и сразу подскакиваю с кровати, выхожу из своей комнаты, медленно почти крадучись иду в прихожую.
В последнее время он возвращается всё позднее и позднее, а ещё…
– Привет, Тём, – прижимаюсь к стене, выглядываю из-за угла.
Он покачивается, скидывает обувь. Не включает свет, не снимает верхней одежды, сразу идёт в кухню.
– Чего не спишь до сих пор? – бросает монотонно, проходя мимо.
Чувствую запах спиртного и сигарет.
Снова начал курить…
На кухне роется в холодильнике, гремит посудой, ищет что-то. Спустя несколько секунд достаёт из одного из верхних ящиков кухонного гарнитура бутылку водки, из другого чашку. Наливает, подносит к губам. Кадык парня нервно дёргается вверх-вниз пока он поглощает огненную воду с такой жадностью, словно это целительный нектар, а не отрава. Сердце болезненно сжимается от этого зрелища. Слежу за его перемещениями, но всё так же с порога. Не решаюсь войти.
– Тём, – зову несмело. – М-ожет… не надо?
Он переносит бутылку и стакан на обеденный стол, снова возвращается к холодильнику.
– Иди спать, Лера.
– Тём…
– Я сказал, иди спать, – наконец, оборачивается, чтобы впиться в меня пристальным мутным взглядом. Он не повышает голос, нет. Он ни разу не повышал на меня голос. В интонациях отчётливо слышны строгость… и забота. Да, именно забота. И хоть временами мне кажется, что человек находящийся сейчас передо мной очень далёк от того Артёма, которого знаю всю свою жизнь, он всё тот же. По-прежнему защищает и оберегает меня – свою младшую сестру. Оберегает, как может.
Не смею спорить. Да и нет в этом никакого смысла. Он всё равно сделает по-своему, поступит так, как считает нужным. И я не могу себе позволить, просто не имею морального права сомневаться в нём.
Ему гораздо сложнее, гораздо тяжелее, чем мне.
Хотя боль у нас одна.
Одна на двоих…
Возвращаюсь в свою комнату, чтобы снова лечь в постель, снова лежать всю ночь почти неподвижно и пялиться в потолок. Чтобы снова вернуться в ту холодную и безжизненную часть меня, что появилась после смерти родителей. До тех пор, пока сквозь тонкие щёлочки плотных занавесок не начнёт проступать свет утреннего солнца. И лишь только тогда я, наконец, смогу забыться беспокойным сном».
Знаете это чувство, когда в первые секунды после пробуждения не можешь понять, где закончился сон, и в какой момент началась реальность?
Прибавьте к этому острое и пугающее ощущение чужеродности; режущую, словно тупой проржавевший нож мысль, что место, в котором ты только что очнулся тебе абсолютно незнакомо и самое безумное – тело в котором заперто твоё перепуганное сознание… тоже тебе не принадлежит. Оно чужое. Инородное. Ты чувствуешь это и отторгаешь всеми уголками разума, восприятия и, возможно, души…
