В общем, голодный студент во мне согласился, и в девять часов вечера мы с Шевченко вломились на студенческую тусовку. Тут собралась половина общежития, да и городские ребята подключились.
Впрочем, еды и алкоголя было столько, что не пришлось переживать за то, что останусь голодной.
Иришка побежала целоваться с ненаглядным Кошелевым, а я взяла в руки стакан сока (пить не хотелось) и стащила с тарелки кусочек сыра.
И тут заметила Ванюшу, который примостился в уголке и изучал окружающих взглядом из-под очков.
— Ты что тут делаешь? — изумилась я, рассматривая его как аукционный товар.
Одет почти нормально, если не считать дурацких ботинок с круглыми носами. Зато футболка приличная, да и джинсы обычные, а не вельветовые.
Коперник пожал плечами.
— Надо переходить от теории к практике. Хотя бы понять, как отдыхает студенческая масса.
— Если кто-нибудь услышит, что ты называешь его массой, тебя изобьют и вывесят за ноги из окна, — предрекла я невесело — Ну и как тебе всеобщая вакханалия?
— Лучше бы посидел за статьями, — честно признался Ванюша, делая крошечный глоток чего-то, отдаленно напоминающего коньяк. — Не понимаю, что Ире нравится… в нем.
Мы вместе посмотрели на Серегу Кошелева, которого быстро разнесло, а поэтому теперь он обнимал свою возлюбленную за талию и вдохновленно рассказывал кому-то историю их любви:
— Я предложил ей пожарить блины, а она предложила пожарить себя.
Иришка поперхнулась и стукнула Кошелева ладошкой.
— Дурак, не так было!
— Он же издевается над ней. — Ванюша стиснул пальцы в кулаки. — Неужели ей нравится?..
— Просто Иришка влюблена, а влюбленная женщина способна простить любую гадость, — я поморщилась.
Меня истории Кошелева тоже напрягали. Что за неуместная пошлость, да ещё и в адрес Шевченко, которая не человек, а золотце?
— О, Иванова! — Кажется, мы смотрели на Серегу очень уж пристально, ибо он обернулся ко мне и помахал рукой. — Это твой новый ухажер, а, Иванова?
Студенческое внимание переключилось на нас.
Коперник начал пыхтеть так озлобленно, что ещё немного, и пар повалит из ушей. Я остановила его тихим движением руки.
— Тебе завидно, Кошелев? — спросила вызывающе. — Обидно, что у кого-то мозгов больше, чем у тебя?
— Да кому эти мозги нужны, — заржал кто-то из парней. — Коперник же ботаник. Прости, Коперник, но это правда. Ты занудный умник, который чудом заполучил нормальную деваху.
— Ещё и прыщавый, — тихонько заметили подвыпившие девчонки, но это всё равно все услышали.
— И страшный, — подтвердила Светка без стеснения. — Чего пыришься, валенок?
Ванюша никак не реагировал, но рука, сжимающая одноразовый стаканчик, всё сильнее подрагивала, а щеки покрылись пунцовой краской. В этот момент меня накрыло такой злостью, что перед глазами поплыло.
Не люди, а стадо!
Нападают всей толпой и ждут реакции. Хотят втоптать слабого соперника в землю по самую макушку.
— Зато у него член двадцать пять сантиметров, — выпалила я безапелляционно, и половина общежития уставилась на меня круглыми глазами.
Коперник, кстати, посмотрел точно таким же взглядом.
Тьфу, вот и как такого брать в разведку?..
— Вот такой вот! — Отмерила расстояние руками; кажется, немного заигралась, потому что сантиметров выходило не меньше сорока. — А как он им пользуется… Да у меня такого оргазма в жизни не было!
Теперь девочки смотрели на Ванюшу уже не с жалостью, а с интересом. Скрытым пока ещё, неосознанным. Но женская половина всегда падка на слухи о чьем-нибудь достоинстве. Теперь не успокоятся, пока не уложат Коперника в койку. Хотя бы на спор.
— Так что, Кошелев, тебе с твоей сосиской остается только заткнуться, — мило улыбнулась я Сереге, и теперь покраснел уже тот.
Пьяная Шевченко, кстати, защищать благоверного не спешила. Наоборот, она хохотала громче всех, повторяя как заведенная:
— Сосиска! Нет, это очень смешно! Такое прикольное сравнение! Никогда бы не подумала!
— Куда пошел? — цыкнула я на Ваню, пытающегося под шумок слиться. — Теперь ты обязан изображать героя-любовника.
— Ну и как это делать? — сиплым от испуга голосом уточнил он.
— Это ты мне скажи, теоретик. Вспоминай, что обсуждали.
— Точно! Сейчас вспомню…
В итоге Коперник уж очень активно влился в роль, и вскоре мне приходилось пресекать особо рьяные его попытки потрогать меня за пятую точку или отвесить пошлую шутку по поводу груди (все мы помним, насколько плохо ему это дается).
В общем, на удивление вечер задался.
Ровно до того момента, как народ не начал расходиться, и пьяный вдрызг Серега не поднялся на кровать с ногами и не свистнул в два пальца.
— Минуточку внимания! У нас тут появились свеженькие сплетни! — крикнул он, держа на вытянутой руке телефон. — Иванова, солнышко, напомни, как ты получила четверку по сопромату?
— Учила, учила и получила, — огрызнулась я, а Кошелев заржал ещё громче.
— И только? — Он не дождался моей реакции и произнес полушутливым тоном: — А я вот имел честь видеть твою переписку со Станиславом Тимофеевичем. Жарко, аж в пот бросает. — И внезапно для меня он зачитал с телефона: — Хочу тебя. Думать ни о чем другом не могу. Вот такой наш преподаватель. Принимает экзамены натурой! Иванова, зачем ты обозвала его «Станислав Кафе»? Думала, что не узнаем? Зачем тогда обращаешься к нему по фамилии, а? Измайлов, отстань, — прочитал другое сообщение. — М-да, ну ты и конспиратор.
Я схватилась за карман, в котором должен был лежать телефон, но внутри ничего не обнаружила. Затем перевела испуганный взгляд на Иришку, и та резко протрезвела.
— Сережа!!! — кинулась она к своему ухажеру, но тот был пьян и весел, ловя кайф от всеобщего внимания.
— Ты, получается, предпочитаешь спать с отличниками? С ущербным Коперником, с унылым Измайловым, да? Парни, запомните: если хотите залезть в трусы к Ивановой, то продемонстрируйте годовую пятерку.
Я открывала и закрывала рот, но слова наружу не лились. Они будто бы кончились. Иссохли. Превратились в пыль, что царапала горло до кровавых ран.
Иришка вырывала у Кошелева мой телефон и обещала смертельно обидеться на него, а тот отпихивал её и зачитывал особо «вкусные» послания, которыми мы изредка обменивались со Стасом.
Мне хотелось провалиться сквозь землю. Раствориться. Исчезнуть. Навсегда.
Внезапно к кровати подошел Коперник и поманил Кошелева ладонью.
— Сереж, наклонись-ка. Мне надо тебе кое-что сказать.
