— Чего тебе, дитя аборта? — гоготнул тот, но просьбу исполнил.
Коперник очень горестно вздохнул, будто собирался сотворить что-то для себя несвойственное, а затем схватил Серегу за воротник одной рукой, а второй со вкусом проехался по лицу. Хрустнули кости, носом полилась кровь, заливая дорогущую рубашку. Заголосила Иришка, а Ванюша отпихнул поверженного врага и с видом победителя подошел ко мне:
— Давай-ка закругляться, Иванова.
Я только кивнула и, взявшись за горячую ладонь Коперника, двинулась за ним следом.
Уже не важно, куда.
Часть 4. Сила реакции опоры. Глава 1
Кажется, меня прокрутили через мясорубку и завернули фарш в кишку, чтобы потом смастерить сардельку. Звучит отвратительно, но примерно так я себя и чувствовала, пока плелась вместе с Коперником по коридорам, а где-то в отдалении ребята гоготали над избитым Серегой.
Как он додумался стащить мобильный? Зачем влез в него? Нашел ведь переписку со Стасом…
Впрочем, ничего удивительного. Мы не скрывались. Никаких паролей не стояло, сообщениями обменивались ежедневно. Мне даже в голову не пришло, что в мой телефон может влезть кто-то посторонний. Я имя-то другое написала только для того, чтобы не спалиться, если Стас мне позвонит.
А в остальном… Сложно не догадаться, что я называю «Измайловым» конкретного человека, а он неспроста периодически подкалывает меня на тему точных наук.
Обиженный Кошелев очень уж хотел откопать что-нибудь горяченькое.
У него получилось.
Коперник затормозил у дверей в нашу с Шевченко спальню.
— Спасибо за всё, — пискнула я, выуживая из кармана ключ. — Ты настоящий друг, Ванюша. Честно.
— Я настоящий друг, а поэтому не оставлю тебя одну в таком состоянии. Иными словами, надевай спортивную форму, — приказал он властным тоном. — Через десять минут встречаемся на лестничной клетке. Я сейчас твой телефон заберу и вернусь.
— Сгинь, пожалуйста, — я привалилась к стене и покачала головой. — У меня нет никаких сил бегать.
Ответом мне стал средний палец, гордо вскинутый вверх. Откуда набрался-то таких повадок?
Ах, точно. От меня.
— Через десять минут, Иванова! — напомнил Ванюша.
Если честно, мне хотелось закрыться от всего белого света и предаться жалости к самой себе. Засасывающей такой, всепоглощающей. Рыдать ночь напролет, а утром с трудом подняться с кровати и ощущать себя полумертвым человеком.
Но в комнату ввалилась Иришка, и внезапно я поняла, что хочу уйти. Незнамо куда, но не оставаться здесь. Не слышать того, что «Сережа неплохой, просто перебрал. Прости его, пожалуйста».
В общем, вскоре я открыла дверь на лестницу, где уже дожидался хмурый Коперник.
— Прошло пятнадцать минут, — цыкнул он, возвращая мне мобильник. — Меня раздражает твоя непунктуальность.
— Спасибо за то, что ты неизменно мерзкий.
— Обращайся.
Мы нарезали круги по району, причем сегодня заводилой был Иван, а мне оставалось вяло плестись за ним и глотать злые слезы.
— Да всем начхать, Иванова, — успокаивал меня запыхавшийся Ванюша. — Ежедневно кто-то с кем-то спит. Что естественно, то не безобразно.
— Ты издеваешься? — хлюпала я носом. — Это же новость года. Иванову имеет преподаватель!
— Ну и что в этом такого? Я, например, догадывался, что между вами что-то неладно, — он вздохнул. — Станислав Тимофеевич не из тех, кто просто так поставил бы четверку.
— Догадывался и ни разу не спросил?! — поразилась я, переводя дыхание и нагоняя бегуна.
— А смысл? Мне Ира нравится, тебе — Измайлов. Бывает.
Мы немного помолчали, разгоняясь. Точнее — разгонялась я, а Коперник медленно, но верно отставал. Запал запалом, а физические способности никто не отменял.
— Дашка, — задохнулся он, когда я перешла на трусцу, и мы поравнялись, — зачем ты сказала всем, что у меня… ну… двадцать пять сантиметров? Как-то это неприлично.
— Во-первых, завтра об этом никто не вспомнит, учитывая откровения Кошелева. Во-вторых, не парься. Даже если у тебя не двадцать пять сантиметров, это не критично. Главное — как ты им пользуешься.
— Вообще-то примерно двадцать пять…
— Сколько?! — пошатнулась я. — Ты мерил?!
— Исключительно в научных целях, — смутился Коперник. — Думал, нормально это или не очень?
Сами понимаете, бегать мы прекратили. Я даже дышать перестала, если уж по-честному. Вот так живет мальчик, учится на одни пятерки, пытается закадрить девочку. А у него в штанах находится машина для убийства.
Орудие пыток.
Атомная бомба, не меньше.
— Мне жалко Ирку, — произнесла я трагично.
— Почему? — удивился Ванюша.
Отвечать не стала. Незачем. Сам узнает, когда попробует, что двадцать пять сантиметров — это не только повод для гордости, но ещё и секс, полный страданий.
Короче говоря, наполненная новыми знаниями, я вернулась в спальню, где дрыхла заплаканная Иришка. Это хорошо, меньше будет донимать.
Нет, ну все-таки двадцать пять.
Это же… это же…
Такое вообще бывает?!
* * *
Кажется, Шевченко крупно поругалась с Кошелевым, потому что следующим утром он просил прощения у нас обеих. Вначале просто ломился в дверь и скулил как подбитая собачонка, затем вместе с Семеновым скупил половину цветочного магазина и уложил перед нашими дверьми. Со стороны казалось, будто это траурные венки на могилках двух безвременно усопших.
В какой-то момент Кошелев окончательно рехнулся и удумал петь под нашими окнами серенаду (для Иры) и песню-извинение (для меня).
Получилось отвратительно.
Злая на весь мир Иришка, разбуженная его воплями, молча вылила на возлюбленного ведро холодной воды и закрыла окно. Я никак это не прокомментировала, но мысленно была удовлетворена.
В этой битве мне нужен союзник. Меня бы по-дружески обидело, если б с утра Шевченко рванула миловаться к своему ушлепку. Который запросто может втоптать любого в грязь, не видит никаких границ и считает нормальным лазать по чужим телефонам.
Нет, она была солидарна со мной и поддаваться не собиралась.
Серега долго ещё стоял под окнами, и вода замерзала на легком морозце, сковывая его тело точно броня.
А я написала Измайлову сообщение с требованием встретиться. Пусть лучше он узнает из моих уст о подставе, которую учинил Кошелев, чем от кого-нибудь из студентов-идиотов.
— Может быть, обсудим по телефону? — перезвонил мне Стас. — Сегодня вообще никак. Что-то срочное?
