— Что, снова что-то потерял? — с напускной ворчливостью спросил старик.
— Да я и в прошлый раз ничего не терял, ни в этот. Вопрос к тебе важный. Идем, обсудим.
— Э, а как они без меня справятся-то? — нехотя поднимаясь с чурбака, на котором сидел, спросил старик.
— Уж как-то справятся.
— Сильно ты в них веришь. Как тебя звать там?
— Тазур. И ты этого точно не забывал, так что не начинай, — мне было немного смешно видеть это показательное неприятие, притом что улыбка то и дело растягивала морщинистые старческие губы.
— Ой, — запричитал старик, тяжело опираясь о палку и показательно ковыляя, едва не закатывая глаза, — тяжко жить стало. Колодцы совсем забились, поля пахать некому, огороды… огороды…
— Не придумал еще, что там с огородами? Ты мне список напиши, там разберемся. У тебя и так почти три десятка человек с крепкими руками, а ты все жалуешься. Не ты ли их гнал еще дней десять назад? Не стыдно?
— А чего стыдиться? — староста наконец выпрямился, перестав корчить из себя немощь, — Ты не соврал. Почти все, что надо за пару дней поправили. Если так пойдет, может, как раньше жать будем. В мире и достатке.
— Как раньше — не обещаю, а хорошо попробуем. За тем к тебе и приехал.
— Ну, говори. Помогу, если смогу.
Скрывшись внутри небольшого домика, в котором старик обитал в одиночестве, мы уселись за стол, внимательно рассматривая друг друга.
— Чего молчишь? Видно же, что не о посевах говорить приехал за такой кусок дороги.
— Нет, не о посевах, — все мое настроение вмиг пропало, стоило только оказаться со стариком один на один. А если и правда все, как сказала Ченни, и добром это не кончится? Но не попробовать тоже не дело. — Скажи, правда, что можно хоть сегодня узнать, подхожу ли я вашей хозяйке?
— Узнать-то можно. Но только если не подходишь, может так статься, что рассказать некому будет, — не кочевряжась и не юля ответил старик.
— Этим ты меня не удивил. Но мне все равно знать надо.
— И никак не боишься? — старческие, выцветшие глаза пытливо уставились, силясь рассмотреть какие-то признаки страха в моем лице.
— Отчего же? Боюсь. Но разве это кого-то останавливало? Что делать надо, старик? Мне до лета ждать не с руки. Хоть одну заботу снять.
— Странно ты заботы снимаешь. Миледи нашу в жены взять — это еще себе на плечи тревог повесить.
— Не этих тревог я опасаюсь. Мне легче будет, если Вирана перестанет в одиночестве по лесам скакать и духов отгонять.
— А! — старик довольно всплеснул руками. — Догадался-таки. Так бы и сказал, что крутит тебя, стоит нашу госпожу с кем другим представить. Как тогда говорил? За друга замуж отдашь?
Не сдержавшись, скривился, только картина появилась перед глазами. Не испытывая никакой дружеской радости, отчего-то вмиг захотел исправить форму носа Кастану. Нет, здесь дело не только в правах на землю. Недаром половина войн из-за женщин начинается. Кажется, ничего в ней нет такого волшебного, а от одной мысли кулаки сжимаются.
— По делу говори, старик. Иначе самого скручу.
— Угрозы твои тут силы особой не имеют. Без меня все равно сам не разберешься.
— Ты обещал помочь, — напомнил теряя остатки терпения.
— Обещал — помогу. Только ты готов должен быть, что можешь не вернуться.
— Я к этому уже давно готов. Как только первый раз в руки клинок взял.
— Ну, тогда поехали, раз готов.
Вернувшись едва ли не на полдороги до поместья, старик остановил невысокую лошадку, взятую в деревне, у узкой тропы, едва заметной с тракта.
— Последний раз спрошу: уверен?
— Ты уже раз десять спрашивал, — фыркнул я, игнорируя легкие спазмы в мышцах и тревогу в сердце.
— Как хочешь. Тогда оставляй лошадей здесь. И люди твои пусть тут подождут. Неча по топям шастать.
— Конечно. Именно по этой причине мы туда и направляемся.
— А, ерничаешь? Весело тебе? Хорошо это. Правильно.
— Здесь ждите. Если к закату не вернемся — можете в поместье возвращаться. Никому, кроме Лерана, ничего не говорить.
Спешившись, привязав повод Слюды к ближайшей ветке, глубоко вдохнул. Страх все же присутствовал, но цель маячила перед самым носом, не давая свернуть с выбранного пути.
— Идем, лард. Посмотрим, чем твоя шкура заполнена, — печально усмехнулся старик, ступая на узкую тропу под тени деревьев.
Шли мы довольно долго, часа два-три. Тропа то пропадала, то снова появлялась, петляя между высоких деревьев, перескакивая с кочки на кочку. Кое-где ее пересекало настоящее болото, вынуждая внимательно ставить ноги и еще медленнее продвигаться вперед.
— Мужчины сюда только два раза в год ходят, и то по надобности, — решил вдруг поделиться знаниями старик, умело и ловко для своих лет, перескакивая с кочки на кочку. — Есть особые дни, когда духи озера вроде как более благосклонны. Но сколько в этом правды — не скажу. Так просто повелось, никто правил и не нарушает.
— Лучше расскажи, что делать нужно будет. Мне до условных традиций дела особого нет.
— Да искупаться только.
— Звучит не страшно.
— Это да, — кивнул старик, усмехаясь. Мы прошли еще немного, когда я все же решил спросить.
— Почему мне помогаешь?
— Хозяин из тебя ладный мог бы получиться. И слухи ходят, что милости нашей ты по сердцу пришелся.
— И все?
— А что еще надо-то?
— Ты мне скажи.
— Шума от тебя многовато. А тут, может, успокоишься. Так или эдак.
— Все к праотцам меня отправить хочешь?
— Так ты разве не сам ко мне за этим пожаловал? — и столько иронии в словах, что и не разобрать, правда убить меня старик решил или все же шутит.
Вода была чистой, как слеза, но глубина озера не позволяла рассмотреть дно, только коряги и ветки, плавно, едва заметно, колышущиеся на глубине в три-пять метров. С той стороны, с которой мы подошли, спуска не было. Только резкий обрыв, как бездонная яма, чернеющая тем больше, чем ниже мог проникнуть взгляд.
— С той стороны. Здесь можно сразу утонуть и без посторонней помощи, — старик, Патчу, осторожно ступая по заваленному ветками берегу, начал обходить небольшой водоем. Поглядывая с сомнением на гладкую поверхность, я уже сейчас испытывал некоторый трепет, ощущая, словно кто-то следит за мной со стороны.
Обогнув озеро на четверть, мы вышли на плотную утоптанную землю, плавно, по косой, уходящую в воду. Немного в стороне я разглядел кострище, остатки веток в котором были сверху присыпаны каким-то бурым порошком.
— Не вздумай трогать. Это игрушки ее милости, — строго произнес старик, поймав мой взгляд.
