Вот и сейчас у меня тоже нет выбора. Касаюсь ладонью своего плеча, медленно стягивая пиджак. Ткань сползает по руке вниз и оказывается за спиной. Сглатываю. Мне страшно. Глаза застилает пелена из слез, но я повторяю действие, и пиджак падает к ногам. Как и говорила, если Клим спасет моего брата, я буду согласна на все.
Запрокидываю голову и вдыхаю аромат мужского парфюма. Что-то терпкое, древесное, с еле слышными нотками табака. За время, что я здесь, впервые смотрю ему в глаза. Янтарные, колючие, но в то же время горящие огнем. Я вижу там азарт и что-то еще, оно дикое, запретное.
– Я передумал, – Клим подцепляет лямку моей майки указательным пальцем и расплывается в улыбке. Она ослепительна, а еще от нее становится жутко. Черты его лица заостряются, и он проводит пятерней по угольно-черным волосам, поправляя идеально уложенную шевелюру. – Пожалуй, я найду другое применение твоим способностям…
– Но…
– Я разберусь с проблемой, но за тобой остается должок.
– Какой?
– А вот это будет зависеть от обстоятельств, – голос становится жестче. – Свободна.
Как собаке. Теперь он говорит и смотрит на меня как на бездомную дворнягу.
– Мне нужны гарантии, гарантии, что ты вернешь мне Рому живым и…
– Гарантии? – обрывает мою речь. – Ты еще ничего не сделала, Лу-и-за, – переходит на шепот, – ну, кроме того, что выставила себя шлюхой. Запомни! В отличие от тебя, я всегда держу свое слово.
2
Его люди не церемонясь вышвырнули меня на улицу. Не очень-то благородно. Хотя о каком благородстве может быть речь, если я стою под проливным сентябрьским дождем и дрожу от страха?! Он медленно смешивается с холодом, а промозглый ветер продувает до костей. Лоферы вымокли насквозь, и каждый мой шаг теперь сопровождается громким чавканьем воды под стельками. Не помню, как добираюсь до дома. Просто иду вперед и не оглядываюсь. Обнимаю руками продрогшее и вымокшее до нитки тело и растираю ладонями плечи, чтобы хоть немного согреться.
В квартире тепло и сухо. Скидываю мокрую обувь, шмотки и плетусь в ванную. Мне нужен горячий душ, чай, таблетка от головы, а еще снотворное. Вряд ли я смогу уснуть сама после всего, что сегодня произошло: сначала звонок с требованием денег, угрозы жизни моего брата, а потом унизительный поход к Климу. Почему-то по своей дурости я представляла все иначе. Наверное, все еще ассоциирую его с тем парнем, которого я знала восемь лет назад. Только вот от него уже давно ничего не осталось. Этот контраст воспоминаний с тем, что я видела в его глазах сегодня, – дико пугает.
Растираю гель для душа между ладонями, медленно намыливая тело. Все еще дрожу. Мне до сих пор адски страшно, я же прекрасно понимаю, что не могу сделать ровным счетом ничего, чтобы помочь брату. У меня нет такой суммы, нет связей, и, как сказал Клим, я вот уже как восемь лет просто подстилка богатого мужика, но даже к нему я не могу обратиться за помощью. Если попрошу, лишь усугублю наше с Ромой положение. И то, что сегодня Виктор отсутствует в стране, мне только на руку.
Обернувшись полотенцем, переступаю бортик ванной и выхожу на кухню. Включаю чайник, щелкнув по кнопке, которая в момент подсвечивается синим, и сажусь за стол, предварительно захватив с собой чашку. Шум кипящей воды становится громче, наливаю жидкость в кружку и достаю из аптечки таблетки. Заглатываю обе капсулы и запиваю большим количеством воды.
Смотрю на горячий чай, от которого идет пар, и вдруг осознаю, что была готова согласиться. Я была готова переспать с ним за помощь. Я же начала снимать пиджак. Значит, внутри уже дала себе зеленый свет. Становится противно. В эту самую минуту я чувствую себя той, кем он меня назвал, пить больше не хочется. Выливаю чай в раковину и иду спать. По дороге закидываю в рот еще одну таблетку снотворного.
Просыпаюсь от телефонного звонка. На часах пять утра.
Клим сдержал свое обещание. Мне позвонили из больницы и сообщили, что мой брат у них. Он стабилен, с ним все хорошо. Я верю им на слово, а когда вижу его побитое лицо вживую, мне становится жутко. Жутко и очень страшно. Синяки, кровоподтеки, на шее яркий след от веревки, руки усеяны мелкими ранками. Что с ним делали? Отшатываюсь, вжимаюсь спиной в стену. Я практически не успела войти в палату. Так и стою у двери, ошарашенная увиденным.
Ромка приоткрывает один глаз и растягивает губы в улыбке. От этого движения запекшаяся под корочкой кровь вновь выступает, медленно скатываясь по подбородку.
– Дурак, – иду к нему, качая головой, – какой же ты дурак. Я чуть с ума не сошла. Если бы тебя убили? Что бы со мной было? Рома? Тебе семнадцать, ты должен учиться, а не… – я повышаю голос, не замечаю, как это делаю. Но внутри столько эмоций, они бесконтрольны, я никак не могу их обуздать.
– Не ори, башка болит.
– Башка? Башка? Ты хоть понимаешь, что мне пришлось сделать, чтобы вытащить тебя из этого дерьма? Куда ты влез? – всхлипываю и резко отворачиваюсь к окну. Пытаюсь сдержать слезы.
– Хотел заработать.
– Тебе не хватает тех денег, что я даю?
– Хватает. Но нам нужны бабки, чтобы свалить отсюда. Так далеко, где Мельников нас не найдет.
– Все гораздо серьезнее Ром, Виктор не отпустит…
– Если у нас будет достаточно денег, – переходит на шепот, – мы просто исчезнем. Я знаю, что из-за меня ты ходила к Климу. Он сказал… – Рома закашливается, и я быстро даю ему воды. Пол-литровую пластиковую бутылку с трубочкой.
– Ты говорил с ним?
– Он лично был здесь. Мне придется отработать.
– Что? – мои глаза, сейчас, похожи на блюдца. – Нет, мы же с ним договаривались, я…
Все повторяется. Повторяется. Становится дурно. Этого просто не может быть. Он же обещал.
– Это я ему предложил, – поясняет Рома.
– И он согласился?
– Он не сказал «нет». Мы можем снять Мельниковскую удавку его руками.
– Или вырыть себе еще по могиле. Клим очень изменился…
– Это же он предлагал тебе уехать тогда? После смерти родителей. Ты рассказывала о нем? Я прав?
Прав, ты прав, только вот зря я тебе это взболтнула. Восемь лет назад, после смерти моих родителей, Клим действительно предлагал мне уехать с ним. Он окончательно разорвал отношения со своей семьей, которые и так трещали по швам, и двинул в Москву.
