Клим сжимает мои плечи – аккуратно, без давления и боли. Проводит ладонью по внутренней стороне моей руки. Сначала предплечье, после сгиб локтя, запястье, которое обхватывает в кольцо из своих пальцев. Он вроде бы не делает ничего запретного, но меня лихорадит. Эта чертова близость убивает. Заставляет согнуться пополам в душевных муках и терзаниях. Внутри я давно закрываю свой рот ладонями, чтобы не закричать от этой чертовой тоски. Снаружи стою не шевелясь. Только зажмуриваюсь.
Он отыгрывается? Мстит мне за прошлое? Конечно. Я растоптала его чувства, а теперь, теперь он хочет втоптать в грязь меня. Только вот какой способ выберет, загадка…
– Луиза? – его слова очень тихие, чтобы расслышать, приходится напрягать слух.
– Нет, – качаю головой в отрицании,- мне нечего тебе сказать.
– Ладно.
Он отстраняется. Слишком резко отходит в сторону, будто бы и не было его здесь вовсе.
Смотрю в широкую удаляющуюся спину и провожу по своему взмокшему лбу такой же влажной от волнения ладонью.
– Теряешь хватку, – Витя появляется внезапно, улыбается, но глаза остаются холодными.
– Серьезно? – подхожу к нему ближе, упираясь пальцем в грудь. Мельников напрягается, его злит, что я трогаю его безумно дорогой дизайнерский пиджак. У него вечно был пунктик на шмотье. – Неделя, и он сделает для меня все, что я пожелаю. И вот тогда, – обхожу Витю по кругу, – мы с тобой будем в расчете.
Мельников не отвечает, лишь ухмыляется. Я же стараюсь как можно спокойнее отойти от него подальше. Настегаю Вяземского и, слегка коснувшись его руки, произношу:
– Нужно поговорить, не здесь.
– Где? – Клим берет меня за руку, не давая возможности ускользнуть.
– Не знаю, лучше в гостинице…
– Я понял. Найди меня, когда этот цирк закончится.
Вяземский разжимает захват и вновь удаляется, только теперь к отчиму. Его вывезли на коляске. Ужасное зрелище. Еще полгода назад он крепко стоял на ногах и никто даже не догадывался, что его пожирает болезнь.
Остаток вечера я слоняюсь по залу, пару раз выхожу на улицу, потому что атмосфера этого дома душит. В голову лезут ненужные воспоминания. Мои родители часто бывали здесь, вот на таких же сборищах. Мама была такой красивой… Стираю слезу. Смотрю на осенний сад, вдыхаю холодный ночной воздух, а на плечи ложится приятный коже материал. Не нужно гадать, что это. Все понятно по запаху. Клим накинул на меня свой пиджак.
– Поехали, – его голос за спиной. Хочется обернуться, но я этого не делаю.
– Куда?
– В гостиницу.
– Ладно, – стягиваю черный материал, но Вяземский удерживает мои плечи руками.
– Оставь.
– Да, – бормочу, смотря себе под ноги, и медленно иду за ним.
10
Вяземский водит сам, с ним нет охраны или водителя. Он внимательно смотрит на дорогу, но машину ведет расслабленно. Я бы сказала, лениво. Локоть левой руки упирается в дверь, а кисть правой покоится на рычаге переключения скоростей.
Я смотрю на него из-под полуопущенных ресниц. Вскинуть голову и взглянуть открыто не решаюсь. Делаю это тайком. В тусклом свете приборной панели я вижу его поблескивающие глаза и трехдневную щетину – она добавляет суровости. Он уже успел стянуть галстук, расстегнул верхние пуговицы белоснежной рубашки и даже закатал рукава до локтя. У него крупные руки с выступающими от напряжения венами. Когда он выкручивает руль, это хорошо заметно.
Интересно, о чем он сейчас думает? Почему-то эта мысль никак не выходит из моей головы.
По спине ползет волна мурашек от осенней прохлады из-за того, что Клим приоткрыл окно. По инерции стягиваю полы пиджака крепче. Мое пальто так и осталось в доме Мельниковых, и я не думаю, что вернусь туда, чтобы его забрать.
Передергиваю плечами. Клим скользит по мне взглядом, и стеклоподъемник со стороны водителя резко ползет вверх. Он включает обогрев и все так же, без слов, переключает скорость.
Я не знаю, куда мы едем, а самое главное, даже не спрашиваю. Виски наливаются свинцом – завтра меня настигнет жуткая мигрень. Я уже чувствую ее ауру. Растираю пальцами голову, чтобы хоть как-то облегчить эту тянущую боль. Правда, толку от этого никакого.
Теплый воздух равномерно распределяется по салону, и мое тело тяжелеет. Его окутывает легкой дремой. Так и хочется закрыть глаза, но я этого не делаю, только вытягиваю руку, чтобы выключить печку. Нужно взбодриться. Клим тем временем сворачивает на парковку отеля прямо в центре города.
– Пошли, – тянется к двери и выходит на улицу.
Пару секунд смотрю на его мелькающую за окном фигуру и вылезаю из машины. Ветер подхватывает волосы, и они путаются между собой, загораживают обзор. Приходится приложить усилия, чтобы привести себя в порядок.
В холле просторно и светло. Весь персонал очень приветлив. Вяземскому вручают ключ-карту, и он сразу же направляется к лифтам. Нам на четвертый этаж, и я бы очень хотела преодолеть это расстояние пешком, что и собираюсь сделать. Иду к лестницам.
Вяземский лениво наблюдает за моими поползновениями, вздыхает и подтаскивает к себе. Не церемонится. Просто запихивает в кабину.
– Я пешком… – говорю, стоя одной ногой в лифте.
– Не устраивай представлений.
Клим толкает меня внутрь, и двери за его спиной закрываются, захлопываются, погружая меня в ловушку собственного разума. Прилипаю спиной к стене, закрываю глаза. Глубоко и размеренно дышу. Я справлюсь. Всего пара этажей. В такие моменты я рада, что в нашем городе нет небоскребов. Максимум жилые дома этажей в двадцать.
Гул в ушах нарастает, я уже чувствую прикосновение металла к щеке. Чувствую, как тонкая струйка крови стекает по шее. Сглатываю. В голове голоса – грубые, громкие. Смех.
– Я буду молчать, – бормочу, – буду молчать, – еще теснее прижимаюсь к прохладной поверхности и хочу лишь одного – раствориться.
– Ты что-то сказала? – голос Клима возвращает в реальность. Вырывает из пучины болезненных воспоминаний. Смотрю на него, опаленная страхом, и отрицательно качаю головой.
