Пролог
— Ты улетаешь? — Ульяна застыла на пороге огромной гостиной, пробежала взглядом по массивному угловому дивану ослепительно белого цвета, в глаза сразу бросился открытый и уже наполовину собранный чемодан.
— Да. Через четыре часа самолет.
— Надолго?
— Не знаю. На пару лет, может, больше…
Никольская разомкнула губы, хотела выразить недовольство, выкрикнуть все свое разочарование, но тактично смолчала. Стиснула зубы, провела ладонями по серым мом-джинсам и, коснувшись пальчиками стены, сделала пару шагов.
Ей нужно было успокоиться, собраться с мыслями. Ведь все происходящее сейчас совсем не укладывалось в ее голове. Она наивно полагала, что между ними есть связь, ей казалось, что все будет идти по придуманному в ее подростковом воображении сценарию. По дурацкому плану. Но Громов все испортил. Просто взял и растоптал ее надежды. Пара лет — это же так много, насколько еще они могут затянуться по итогу?
Обогнув диван, Ульяна медленно потерла ладони друг о друга и, набравшись смелости, взглянула Громову в глаза. Что она в них увидела? Ничего. Полное безразличие. Ни капли чувств и понимания ситуации, в которую он ее загнал.
— Ты оставляешь меня одну? — сказала тихо, переминаясь с ноги на ногу.
— Ульяна, — Громов шумно выдохнул в поднесенные к лицу ладони, на нем все так же не было эмоций раскаяния или сожаления.
Сейчас мужчина делал все подобно роботу, на автомате, он часто прибегал к этому методу, ампутировал гангрену сразу, не давая ей разрастись. Вот и Ульяна в какой-то мере была той самой гангреной, которая, сама того не подозревая, могла разрушить все, что он выстраивал долгие годы, одним своим прикосновением.
Громов уже давно понял, как она к нему относится, и это понимание не принесло ничего хорошего. Скорее, погрузило в какой-то неведомый до этого мрак. Он всегда воспринимал ее как младшую сестру, а теперь, кажется, видел в ней девушку, и это пугало. Складывающаяся ситуация была отвратительной.
— Ульян, так будет лучше для всех, — сказал спокойно и посмотрел за свою широкую спину. Взглянул в панорамное окно и убрал руки в карманы черных костюмных брюк.
— Для всех? — девушка отрицательно помотала головой, пытаясь сдержать накатывающиеся слезы. — Нет, так будет лучше только для тебя.
Она все же сорвалась с места, подбежала к нему слишком близко, ощутила тепло и запах туалетной воды. Вскинула руки, с размаху ударяя ладонями по мужской груди. Было больно, ей было так больно осознавать происходящее. Все разваливалось, душа никак не могла найти себе места. Она кричала, корчилась от едкой боли.
Кажется, Никольская любила его сколько себя помнила. Они жили по соседству, загородный поселок, застроенный частными домами. Громовы поселились там шесть лет назад. Тогда Степан еще был студентом медицинской академии, писал диплом, и по иронии судьбы Ульянин отец стал его научным руководителем. Постепенно родители сдружились, устраивали совместные праздники, приглашали друг друга на ужины, обеды. Такая чисто соседская атмосфера.
Но с каждым прожитым годом она все больше понимала, насколько дорогим ей становится этот на первый взгляд циничный и грубый молодой человек. Все чаще в его присутствии у нее случались приступы волнения или забывчивости. Она сбивалась, не могла нормально выражать мысли, стеснялась и всегда очень ждала, когда же он придет к ним вновь. Это была влюбленность. Первая, детская, настоящая влюбленность. Она думала, что это чувство пройдет, но оно никуда не исчезало.
В свой пятнадцатый день рождения Ульяна решила действовать. Перед ней стояла одна-единственная задача — подружиться. Да, возможно, она была слишком мала, но это же не навсегда, через пару лет возрастные границы сотрутся, поэтому все, что ей нужно — немного подождать. Не кричать о чувствах, не вспугнуть, а просто переждать, ловя в свои цепкие пальчики подходящий момент. Целый год она потратила на то, чтобы хоть как-то подобраться к Громову, обратить на себя хотя бы кроху его внимания, стать другом?! А теперь он говорит ей, что улетает. Вот так просто топчет все, что она бережно выстраивала все это время.
- Ты трус. Боже, как я только могла, как могла в тебя влюбиться? — последняя фраза сама срывается с губ, и девушка отступает, прячет взор и пылающие щеки.
Громов смотрит на нее пристально, детально изучая черты ее лица. Оно не идеально, имеет квадратную форму, вздернутый маленький нос с небольшой горбинкой, обычные, ничем не примечательные губы, немного припухшие подростковые щеки, ярко выраженная ямочка на подбородке. Крупные глаза, с потрясающей синей радужкой, имеют миндалевидную форму.
— Тебе кажется, понимаешь? — касается пальцами Ульяниного подбородка и аккуратно тянет вверх. — Ты еще ребенок, это не любовь.
Девушка тяжело дышит, сглатывает вставший в горле ком, убирая от себя его руки.
— Не называй меня ребенком, — пятится, упираясь в диван.
— Я старше тебя на тринадцать лет, у нас не может быть отношений, — он продолжает давить, говорит то, чего она не хочет, нет, просто в состоянии слышать. Намеренно делает ей больно. — Тебе шестнадцать лет.
— Не может? — вскидывает бровь, обнажая белые зубы. — Скажи мне это через два года! Скажи мне эти чертовы слова через два года, Громов! — Ульяна переходит на крик и полностью перестает себя контролировать.
— Не кричи, сядь, — подает стакан воды, — выпей. Я не знаю, что ты себе придумала, но между нами ничего не может быть. Никогда. Уясни это. Лучше сейчас.
— Хорошо.
Никольская делает большой глоток воды, ставит стакан на стеклянный столик, хохоча во все горло. Ее смех кажется истеричным, но очень быстро исчезает. Девушка закрывает рот, откидывает за спину копну русых длинных волос и резво поднимается с дивана.
Наверное, она даже успокоилась, перемолола услышанное, наверное, она бы сейчас даже ушла. Спокойно, с высоко поднятой головой.
Но спустя минуту, какую-то крохотную, нещадную минуту комнату озаряет чужая улыбка, озорной смех и до жути приторный голосок.
— Милый, я собрала чемодан.
Ульяна смотрит на зашедшую девушку. На ней короткое белое платье и кожаная куртка насыщенного синего цвета. Незнакомка останавливается, перешагнув порог. Внимательно глядит на Степана и нехотя переводит взгляд к Ульяне. Склоняет голову вбок, немного морща нос.
— Степа, это кто?
Уля кусает нижнюю губу и, сложив руки на груди, устремляя взгляд в серые и такие холодные Громовские глаза.
— Она что, летит с тобой? — брезгливо смотрит на брюнетку.
Он кивает. Просто кивает, даже не удосуживаясь ответить словом.
— Я тебя ненавижу, — пожимает плечами, быстро стирая пальцами скатывающуюся по щеке слезинку, — ненавижу, — всхлипывает, глупо улыбаясь и медленно мотая головой в разные стороны.
