Затащив ее в свой кабинет, усаживает в кресло.
— Где ты была? Как из дома вышла?
— Не ругайся, — она медленно шевелит губами, еле разлепляя глаза, — я вышла через бассейн.
— Что?
— У тебя есть таблеточка? Мне очень плохо.
— Где ты была? — Степан набирает кому-то по внутреннему телефону и, положив трубку, присаживается перед Улькой на корточки. — В театре?
— Я же говорила, что не могу их подвести.
— Дура, — выдает сквозь зубы.
Громов нервничает, ему не нравится, как она выглядит. Бледная, еле живая. Какого черта она вообще поперлась на работу, ведь просил же.
— Иди сюда, — поднимается и тянет к ней руки, пересаживает на диван, — бестолковая, — прижимает к себе, аккуратно касаясь ее головы, прикладывая ладонь к затылку.
— Я хочу домой.
— Ну конечно. Так, сейчас тебя посмотрит врач, а потом я заберу тебя домой.
— Хорошо.
Глава 10(1)
Он не помнил, когда последний раз о ком-то так заботился. И заботился ли вообще?
Они вернулись в дом ближе к вечеру, Ульяна выглядела на порядок лучше, теперь она хотя бы была похожа на живого человека. С ее лица пропала эта смертельная белизна, и щеки слегка озарились румянцем. Как только у нее хватило ума свалить из дома, выпрыгнув в бассейн? Ненормальная.
В гостиной горит свет, Улька сидит на диване с чашкой чая, по шею завернувшись в плед. Она с интересом наблюдает за Степой, он ходит по дому, разговаривает по телефону на сугубо рабочем языке, отдает какие-то распоряжения, иногда заглядывает в раскрытый на баре ноутбук. Когда его глаза сталкиваются с Ульяниными, она понимает, что точно не сможет избежать выволочки, которую он ей устроит. В том, что он это сделает, сомневаться даже не стоит.
Никольская делает очередной глоток теплой жидкости, вздрагивая от хлопка, с которым Степа закрывает компьютер и направляется к ней.
— Я очень больна, и меня ни в коем случае нельзя ругать, — подавляет свою улыбку поджатыми губами.
— Я тихо, — мужчина садится рядом и, забрав из ее рук кружку, ставит ту на пол. Его ладони обхватывают девичью талию, тянут Ульяну на себя, усаживая на колени. — Очень и очень тихо, — разворачивает ее кокон из пледа, прикасаясь пальцами к ключице.
Ульяна подается вперед, льнет к нему всем телом, упирается носиком в мощную шею, чувствуя между ними испепеляющий жар.
— Я не могла не пойти, — касается его щеки, — не могла. Прости меня, — находит мужские губы, едва дотрагиваясь до них своими, — ты меня простишь? — улыбается ему в лицо, заползая своими прохладными ладошками под его футболку.
Громов ухмыляется, проходит потоком прикосновений по ее спине, опускаясь ниже, сжимая ягодицы. Еще пару минут назад он был готов оторвать ей голову за очередные проделки, за фокусы со своим здоровьем, а сейчас смотрит в эти синие глаза и не может подобрать слов, чтобы устроить ей головомойку. У него складывается стойкое впечатление, что она знает его лучше, нежели он сам.
Ульяна гладит его плечи, устанавливает прочный визуальный контакт. Ее чувственные губы озаряет улыбка, делая ее лицо еще милее.
— Прости меня, Степочка, я больше так не буду, — она продолжает шептать, гладить его руки, крепкие мускулы которых перекатываются под ее ладонями от напряжения.
— В следующий раз я пристегну тебя к батарее.
— Договорились. Впредь я буду очень и очень послушной. Спасибо тебе.
— Как твоя голова? — он аккуратно трогает ее волосы.
— Нормально, почти не болит, все-таки у меня был сотряс.
— Легкий. Не делай так больше.
— Хорошо, я тебе обещаю, — невольно ерзает на его коленях, чувствуя каменную эрекцию, смотрит вниз. Ей это нравится, но в то же время пугает. Она ощущает себя странно, потому что вновь ему врет. Она так долго его провоцировала, и теперь он ждет от нее чего-то большего.
Ульяна упирается лбом в Степино плечо, набирает в легкие побольше воздуха. Ей нужно внести ясность. Сейчас.
— Ты знаешь, я хотела тебе сказать, еще вчера… в общем, ты будешь первым, — шепчет довольно быстро, крепче обнимая мужскую шею.
— Я в курсе.
Его спокойный голос возвращает ей уверенность, но вместе с тем подкидывает любопытства.
— Откуда?
— Догадался.
— Я что-то делаю не так? — она отстраняется, бросая серьезный взгляд к его лицу.
— Все так. Иди сюда. Вчера ты хотела обниматься.
— Я и сейчас хочу, — она тянет к нему ладошки, утопая в крепких объятиях. Пропитывается нежностью и ароматом мужского парфюма. От Громова приятно пахнет.
Степан притягивает ее ближе, находит губы, целует. Пожирает ее пухлый рот, растворяется в ней. Она такая податливая, хрупкая, словно была создана только для него. Иногда он уверен, что боится ее. Почему-то рядом с ней ему не хочется быть отстраненным. Хочется просто быть, знать, что она думает, чего хочет. Она по капле вытягивает из него чувства, словно заколдовывает. Ее мягкость и непосредственность подкупают, рушат все созданные до этого границы.
Поцелуй становится глубже, Улькины пальцы проворно задирают на нем футболку, требуют ее снять. Вслед за футболкой на пол летит ее серенькая майка. Небольшая упругая грудь вздымается, а с губ срываются тихие стоны от прикосновений.
Девичьи ресницы подрагивают, пальцы сильнее впиваются в плечи.
— Я хочу, чтобы у нас все было по-настоящему, — разводит ноги шире, немного привстав.
— Для тебя это будет не очень приятно.
— Знаю. И я подготовилась, чуть-чуть, — вытаскивает презерватив из своих шорт. — У меня растяжка, и я справлюсь.
В ней полно азарта, интереса и страха. Она разрывает фольгу, чувствуя, как дрожат пальцы. Понимает, что Степа это замечает, краснеет, тянется к ширинке, но он обхватывает ее запястья, отводит чуть в сторону. Спускает брюки, лишая ее возможности грохнуться в обморок от волнения и неуверенности. Стягивает с ее стройных ножек розовые шорты, белые трусики, не переставая целовать. Он покрывает мелкими поцелуями ее шею, провоцируя тело пускать все новые и новые порции мурашек.
Ульяна раскатывает презерватив по толстому вздыбленному члену, упираясь коленями в диван. Привстает, ахая от чувства наполненности. Его пальцы погружаются в нее, обводят скользкий клитор, потирают его до ноющих, несдерживаемых ощущений. Ульяна извивается в его руках, чувствует приближающийся взрыв. Прижимается ближе, глотает собственные всхлипы. Ее трясет, теперь уже от удовольствия, от разрывающего тело наслаждения. Она сочится желанием и бешеным нетерпением. Второе играет с ней злую шутку. Никольская не поддается, сопротивляется Степиному желанию уложить ее на спину. И опередив его, резко опускается, вбирая в себя мужскую плоть до основания.
