Никольский прилетел сюда сразу, как только ему позвонили, сорвался с лекции в аэропорт. А теперь вот сидел рядом со своей девочкой, моля о том, чтобы все обошлось.
Высокая медсестра с грозным видом и лицом, раздражение на котором было прикрыто кривой гримасой, сменила капельницу и спешно удалилась в коридор. Мужчина посмотрел ей вслед и сжал тонкие пальчики дочери, веря в лучшее.
Ульяна чувствовала отцовское присутствие, слышала его тихие молитвы, удивляясь им, ведь папа всю жизнь был атеистом. Приоткрыв глаза, обессиленно дернула рукой. Ее красивое лицо еще пару часов назад приобрело неестественно белый цвет. Она была бледна, как накрахмаленная простыня. Яркий свет резанул сетчатку, и девушка снова погрузилась в темноту. Чтобы выбраться из этой жуткой ямы, которая вновь и вновь утягивала ее в сон, пришлось приложить немало усилий.
Она очнулась одна. В палате было пусто, а за окном нависли сумерки. Девушка нерешительно приподнялась на локти, медленно соображая: что-то не так. Понимание пришло не сразу, вначале были догадки и неверие, ведь с ней такого точно не могло произойти.
— Ульяна! — отец, зашедший в палату, повысил голос, и девушка ретировалась с локтей на подушку, вжалась в нее шеей, все еще не желая признать произошедшего.
Никольский присел рядом с дочерью и сжал ее руку, но Уля не среагировала, только завороженно смотрела на одеяло, где покоились ее ноги. Она гипнотизировала свои конечности, которые не выполнили ни одной команды, отданной ее мозгом. Ни одной.
Ульяна не могла поднять ногу, пошевелить пальцами, согнуть в колене, ничего. Полная потеря чувствительности и двигательных функций. Покачав головой, девушка метнула взгляд к отцу и натянуто улыбнулась.
— Я сломала позвоночник?
— Милая…
— Папа, говори как есть. Я больше не смогу ходить?
— Нужна операция, но шансы очень высоки. Все будет хорошо, слышишь?
— Слышу, — Ульяна ухмыльнулась, а на тумбочке зашумел телефон, как ни странно, но после аварии он остался жив.
— Это Степан, он звонит не первый раз. Я не решился брать трубку, подумал, что это должна сделать ты.
— Правильно подумал.
Улька скинула вызов, а Никольский вытянул шею в возмущении, но дочь опередила его вопросы, сразу давая ответ:
— Я не хочу портить ему жизнь.
— Ульяна…
— Если я не встану, то он будет лишь мучиться со мной, папа. Я не имею права давить на его человечность и благородство.
— А как же и в горе, и в радости? — Олеся Георгиевна ворвалась в палату с раздражением, ее рейс задержали в аэропорту и, кажется, вытрепали все нервы, которые и так были на пределе после произошедшего с ее дочерью.
— Мама, — Улька вздохнула, ей захотелось отвернуться, спрятаться ото всех, но, кажется, сейчас это уже было невозможно.
— Что «мама»? А как же любовь? Не ты ли мне говорила, что она у вас есть? Не ты ли устраивала истерики и скандалы? А теперь вот так просто списываешь его со счетов. Нет уж, дорогая, пусть он знает и принимает решения, что со всем этим делать дальше. Только попробуй спрятать голову в песок, поняла меня? Звони, — мать протянула ей телефон, но Ульяна лишь сжала смартфон в ладони.
Никольская-старшая стиснула зубы, жалея дочь про себя. Кажется, у нее почти остановилось сердце, стоило ей зайти в эту ужасную палату. Все здесь твердило о трагедии и боли ее девочки. Ее дочь не заслужила всего, что с ней произошло, не заслужила! Материнское сердце сжималось все сильнее, а из глаз выступили слезы, которые женщина спешно утерла рукой.
— Если ему не позвонишь ты, это сделаю я! — взгляд матери вновь стал суровым, и Ульяна медленно набрала Степин номер. Абонент был не в сети, и это сильно ее обрадовало.
— Олеся, пойдем выйдем, — Артур Павлович сжал плечи жены, подталкивая в коридор. Женщина все это время не отрываясь смотрела дочери в глаза. Яркие, синие глаза, наполненные печалью и жутким страхом. Настоящим ужасом, из которого им придется выбираться вместе.
Возможно, Олеся и не была слишком внимательной матерью и скорее лишь требовала, но сейчас она тем более не позволит опустить своей девочке руки. Ни за что в жизни. Она встанет на ноги, чего бы им это ни стоило.
Когда родители ушли, Ульяна выдохнула, откинула с ног одеяло и долго смотрела на свои пальцы, пытаясь ими пошевелить. На лбу выступила испарина, но чуда не произошло. Она ничего не чувствовала. Абсолютно.
Стало жутко, ей вдруг показалось, что вся ее прежняя жизнь была бессмысленной. Она с детства занималась балетом, с детства трудилась, умирала на тренировках, репетициях, вечно чувствуя боль и колоссальную ответственность. Она помнила, с каким трудом ей далась растяжка, как сложно было танцевать по несколько часов без перерывов, помнила слова матери о том, что она должна стать лучшей, быть лучшей. А сейчас… сейчас каждое из всплывающих в памяти действий было абсолютно бессмысленно. Она прожила девятнадцать лет в погоне за тем, что забрали у нее в один момент. Минута, и ее прошлое стерли. Вырвали с корнем, приковывая к кровати.
Ей одолевал страх и ненависть. Она ненавидела всех и до жути боялась будущего. Что будет завтра? А через неделю? Сколько должно пройти дней или месяцев, чтобы ее жизнь стала хоть немного прежней? А если ничего уже нельзя вернуть? Если она не встанет? Что, если кровать и коляска для нее теперь уже на всю жизнь?
Тысячи вопросов кружили в ее голове, как стая воронов, они каркали, раздражали и не давали думать. Сжатый в ладони смартфон ожил, Ульяна вздрогнула и моментально скинула вызов, выключая телефон, чтобы он больше не звонил. Она не могла и не хотела говорить со Степой, только не сейчас. Она боялась услышать его голос, боялась его решений. Если он уйдет, то она точно сойдет с ума, второй раз она уже просто не сможет, не сможет быть без него. Но если он останется… как она узнает, что это искренне, а не из желания всего лишь ее пожалеть.
Глава 16(1)
Степан еще несколько раз набрал номер Ульяны, прежде чем гудки сменились однотипной фразой о том, что ее телефон выключен. Мужчина крепче сжал смартфон в кулаке, а после кинул тот на стол. Его предчувствие о том, что с ней что-то случилось, нарастало.
Громов нервничал, злился и все больше бесился оттого, что ничего не может сделать. Во всей ситуации со Светкой Токман ясно дал ему понять, что нужно сидеть на месте и никуда не лезть. Вот он и сидел, злился, теперь еще и Улька куда-то пропала. Это вводило в замешательство, подкидывая не самые приятные мысли.
Немного успокоившись, Степан заварил себе крепкий кофе, чем ввел Леру, свою помощницу, в ступор. За все время их совместной работы он ни разу не делал себе кофе самостоятельно. Валерия даже поинтересовалась, все ли у него нормально. Ни черта у него не было нормально, ни черта! Так и хотелось выкрикнуть эту фразу на всю больницу, но он тактично промолчал. Сегодня был достаточно лайтовый день, полностью отданный под консультации.
