— Случилось. Талашина вляпалась в криминал и потянула меня за собой.
— Дела. И что скажет товарищ подполковник?
— Я против его решения. Если немного…
— У меня нет времени, — Громов повышает голос, — Ульяне может грозить опасность, и я…
— Понял, — Азарин кивает, — так чем я могу помочь?
— Мне нужно продать эту богадельню как можно быстрее.
— Быстрее — это сколько? Неделя, две, месяц?
— Три дня.
— Три дня? Это почти нереально.
Громов отворачивается. Азарин переглядывается с Токманом, и тот отрицательно качает головой, правда, Сергей не принимает данный жест отрицания. Он лишь вытаскивает из кармана пиджака мобильный.
— Алёна, — говорит уже в трубку, — свяжись с директором финансового отдела и скажи, чтобы подготовил перевод, подробности вышлю на почту, — сбрасывает вызов. — Я покупаю твой бизнес, — Азарин смотрит на Степана в упор, уголки его губ слегка приподняты, они изображают полуулыбку.
— Серег, я…
— Потом сочтемся, — пожимает плечами.
— Когда-нибудь ты разоришься, — Иван закатывает глаза, — а ты, — указывает на Громова, — держи меня в курсе всего и никуда не лезь один. При передаче денег спецгруппа тебя подстрахует.
— Кстати, о Светке, — вспоминает Азарин, — у нее же доля.
— Я думаю, что смогу найти для нее разумные доводы.
— Для более быстрого понимания могу обеспечить ей ночь в «прекрасном» месте, — добавляет Токман.
— Я думаю, она и так все подпишет.
— Может, по маленькой? — Азарин уже подзывает официанта.
— Мужики, давайте сегодня без меня. Мне в больничку надо.
Громов уходит, он идет по освещенной фонарями улице и не чувствует облегчения. Все эти деньги сейчас пустое, его почти не волнует бизнес, слова Ивана, ничего. Он думает лишь о том, чтобы с Ульяной все было в порядке, чтобы ей помогли.
В такси вновь раздается телефонный звонок, Степан несколько секунд смотрит на незнакомый номер и, свайпнув по экрану, подносит гаджет к уху.
— Ты нашел деньги?
— Нашел. Мне нужны сутки, чтобы оформить документы о продаже бизнеса.
— Хорошо. Мы не звери, и дадим тебе сутки.
Глава 17(1)
«Ты должна быть сильной, должна», — словно мантру повторяла Ульяна, лежа на операционном столе. Через пару минут анестезия подействует и она провалится в сон. Вдох-выдох, прозрачная маска на лице запотела, и Никольская медленно прикрыла веки.
Ее оперировали более восьми часов, в течение которых она видела яркие сны. Они отражали ее воспоминания о прошлом и мечты о будущем. Эти разноцветные картинки сталкивали ее в пучину страхов и боли, а после как ни в чем не бывало возрождали покой.
Когда она очнулась в своей палате, за окном уже смеркалось. У кровати, на рядом стоящем стуле сидела мать. Отец был вынужден улететь на пару дней, впрочем, сама Ульяна и настояла на том, что с ее травмой жизнь окружающих ее людей не должна останавливаться. Ей хватит и ее замороженных дней, недель, месяцев, а может, и лет.
Олеся Георгиевна засуетилась, как только дочь открыла пришла в себя, Никольская-старшая подобралась, ее усталое лицо стало более свежим, а в глазах загорелся огонь. Конечно, она храбрилась ради дочери, девочка не должна видеть раскисшую от горя мать рядом, она должна напитываться силой и уверенностью людей, которые ее окружают.
— Как ты? — Олеся коснулась руки дочери.
— Нормально. Голова только будто не моя.
— Это все последствия наркоза.
— Мутит.
— Это пройдет.
— Где Степа?
— Я его сегодня еще не видела, — женщина поджала губы, хаотично соображая, на что перевести тему.
Конечно, ей не нравился Громов, он старше Ульки, заносчивее, и, по ее мнению, они вообще не были парой, не подходили друг другу. Ее девочка словно белый лебедь, ей нужен кто-то под стать, но Ульяна упрямо выбрала его. Лишая родителей права мнения на этот счет.
— Дай телефон, я ему позвоню, — Улька потянулась к тумбочке, и Олеся нехотя придвинула мобильный ближе.
В трубке послышались гудки, а после громкий голос Степана.
— Привет, — девушка выдавила из себя улыбку, — я тебя потеряла. Думала, что приедешь сегодня.
— Я буду у тебя завтра. Как прошла операция?
— Врачи говорят, что все хорошо, шансы на восстановление высокие.
— Отлично.
— У тебя все в порядке? Где ты?
— Я в Питере, завтра вернусь к тебе. У меня тут дело.
— Это как-то связано с тем, что ты встречался с Сергеем? Что-то происходит, Степ? Не молчи.
— Все хорошо. Я расскажу тебе, как приеду.
— Ладно.
— Как же быстро прошла его любовь. Все, вдруг стало много дел? — подкинула масла в огонь мама, стоило Ульяне сбросить вызов.
— У него небольшие трудности.
— Трудности у тебя! — Олеся Георгиевна взмахнула руками и поднялась со стула. — Ты хоть понимаешь, что твои шансы встать мизерны?
— Врач сказал, что если вторая операция пройдет…
— А если не успешно? Ты думала об этом? И откуда вообще там взялась эта машина? Ее так никто и не нашел. Что это было?
— Я не знаю, мама.
— Все это странно, Ульяна, очень и очень странно. Еще и Громов твой пропал, трудности у него… трудности.
Улька отвернулась, поджимая губы, а мама вышла из палаты. В помещении стало тихо и пусто. Это успокаивало, Никольская не любила излишнюю материнскую эмоциональность, а потому лучшим решением сейчас было прекратить этот ужасный разговор и разойтись по разным углам.
Ночью Улька долго не могла уснуть, ее клонило в сон, но стоило закрыть глаза, как в голову лезли какие-то ужасные картинки, паника нарастала, и Никольская распахивала веки, гипнотизируя белый потолок своим влажным взглядом.
***
Громов хотел разделаться со всем быстро. Вернулся в Питер и, как только сошел с трапа, с низкого старта помчался к Талашиной. Эта бестолочь должна была подписать бумаги на продажу клиники и не задавать лишних вопросов, но они были, более того, Светка взбеленилась от такой новости.
— Я ни за что не подпишу. Если бы я хотела решить этот вопрос так, я и сама бы продала клинику. Почему ты не попросил денег у Азарина? Он их уже просто коллекционирует, все эти разноцветные купюры для него лишь бумага!
Света тряхнула головой, замирая посреди кухни. В ней бурлила злость, тонны злости. Как он мог поставить на кон клинику? Она столько сил вложила в этот бизнес, а теперь он хочет все это продать. Вот так просто?
