Еще через час к ним вышел доктор. Громов открыл глаза, поднимаясь с места, ощущая дискомфорт и то, как затекли его мышцы, тело казалось каменным и неповоротливым.
— Здравствуйте, — Циммерманн улыбнулся и сцепил пальцы в замок, — операция прошла успешно.
Олеся зажала рот ладонью, опираясь спиной на мужа.
— Она будет ходить? — торопливо прошептала на немецком.
— Прежде ее ждет долгая реабилитация. С травмами ее типа нужно много работать. Кажется, девочка — спортсменка?
— Балерина.
— Силы воли у нее предостаточно, я уверен, она справится.
— А танцы? Она сможет…
Циммерманн вздохнул, каждый спортсмен и танцор всегда задавал один и тот же вопрос, впрочем как и их родители.
— Для начала ей необходимо встать. Вашей дочери придется учиться ходить заново, поймите это. Меня ждет следующий пациент, до свидания.
— До свидания.
— Что он сказал? — спросил Громов, который не понял ни слова на немецком.
— Все прошло успешно, — Олеся выдохнула и стерла со щеки слезинку. Пока в ее голове никак не могло уложиться, что ее дочь тоже вылетела из балетной гонки, как и она в свое время.
— Хорошо.
После этих слов Громов наконец-то вышел на улицу. Закурил. Первая затяжка показалась запредельно крепкой, дурманящей мысли. Он стоял в зоне для курящих, стряхивал пепел в железную урну и смотрел ровно перед собой.
Его слегка попустило, с плеч свалился груз ожидания, а слова врача вселили надежду на что-то хорошее и светлое. У его девочки есть шанс на нормальную жизнь, и он сделает все, чтобы она смогла использовать его по максимуму.
18(2)
***
— …в общем, я не забил, — Демьян рассмеялся, а Ульяна тепло улыбнулась брату. Она так его ждала, у них всегда была какая-то кармическая связь, несмотря на разницу в возрасте. — Ты хорошо выглядишь.
— Уже да. Знаешь, я просто поняла, что если не буду думать о плохом, то все обязательно наладится.
— Это правильно.
— Степа тоже так говорит.
— Как мама переносит ваши отношения?
— Стойко, — девушка прыснула со смеху.
— Ну и на том спасибо.
— Точно.
Никольский сжимает ладонь сестры, замечая в ее глазах радость. Сегодня она улыбается искреннее, нежели месяц назад. Когда он впервые зашел к ней в палату, это было через сутки после операции, проведенной здесь, в клинике, Улька была не собой. Бледная, худая, подавленная. В ней угасала жизнь, он видел это, словно кто-то медленно вытягивал ее из Ульяниного тела.
Сегодня же картинка была другой. Она улыбается ему, ее глаза горят, светятся чем-то невероятно воодушевляющим его самого.
Родители улетели домой через две недели после операции, Ульяна не захотела их обременять, к тому же Громов остался с ней. И что-то Демьяну подсказывает, что присутствие этого мужчины гораздо лучше влияет на выздоровление сестры, в отличие от нахождения тут мамы и папы.
Дверь в палату распахивается, и молодые люди одновременно смотрят в сторону издающегося звука.
— Степа, — Улька склонила голову вбок, улыбка стала еще мягче, взгляд теплее, в нем вспыхнуло обожание и любовь.
Демьян встал со стула, пожал Степану руку и как-то незаметно для всех покинул палату.
— Привет, — Громов целует Ульяну в губы и садится рядом, — готова?
— Да.
Никольская быстро кивает, а после закусывает нижнюю губу. Ее язык проходится по оказавшейся во рту коже, а зубы сжимают ее чуть сильнее. Девушка нервничает. Сегодня у нее состоится первое занятие в зале. Ей придется встать, с помощью и под прицелом нескольких пар прикованных к ней глаз. В данной ситуации одна мысль об этом казалась пугающей, а поверить в то, что она сможет… было нереально. Плюс после операции прошло не так много времени, и это ее настораживало. Конечно, ей не хотелось лежать прикованной к постели полгода, но и оказаться сейчас в зале, осознавая, что ей практически заново нужно учиться ходить… Пока это просто не укладывалось в ее голове.
Конечно, на протяжении того времени, что она здесь находится, врачи постоянно с ней занимаются, возвращают чувствительность. И пока, она достигла своего предела в виде сгибания ног в коленях.
— Ты сможешь.
— Я смогу, — девушка втягивает в себя чуть больше воздуха и обвивает крепкую шею Степана руками.
Он оперативно пересаживает ее в кресло. Ульяна кривится, потому что за все те месяцы, что она здесь, ее мозг отказывается воспринимать эту штуку нормально. Когда она в коляске, все ее чувства обострены до предела, а отвращение к себе достигает своего эмоционального пика. Слезы, они наворачивается на глаза, и, она перестает видеть коридор, он длинный, простилается прямо перед ней, но она различает лишь какие-то силуэты, блики ламп. Ей хочется зажать уши, слишком шумно, вокруг так много людей, и на нее все смотрят. Ей кажется, что они смотрят.
На плечо ложится тяжелая ладонь, и Ульяна крепко стискивает ее своими дрожащими пальцами.
Когда они оказываются в зале, то девичий взгляд сразу находит перекладину. Она крепче сжимает ручки кресла, упирается в них ладонями, чувствуя, как сильно напрягаются ее мышцы.
А дальше, дальше она ощущает боль и тяжесть. Она стоит на своих ногах, держится за эти чертовы перекладины, а по ее лбу то и дело скатываются капли пота. Она вымокла насквозь, одежда стала влажной, руки занемели, ощущение, словно она никогда больше не сможет разогнуть пальцы.
Нейрохирург стоит за ее спиной, как и Громов, в зале много зеркал. Все это помещение усыпано только ими. Все стены.
— Ты можешь выставить ногу вперед, — врач говорит на английском.
— Я не могу.
— Можешь. Делай.
Никольская улыбается от отчаяния. Так легко сказать «делай», сказать и стоять позади, смотреть. Смотреть на то, как она здесь мучается. В этот момент она начинает злиться, и на Громова тоже, ведь он как статуя, стоит там, даже не шевелится, не говорит, просто смотрит на ее мучения.
Выругавшись, Ульяна закрывает глаза и вытягивает ногу вперед, по крайней мере дает своему мозгу такую команду. Она уверена, что ничего не произошло, а когда смотрит на носок своей ножки, по ее щекам начинают катиться слезы.
— Ты видишь? — спрашивает у Степы, заглядывая в его глаза через отражение в зеркале. — Видишь?
Улька растерянно раскрывает рот, часто моргает. У нее шок.
— Теперь другую ногу, — команды врача звучат жестко, иногда ей кажется, что он пришел сюда, чтобы над ней поиздеваться, — у тебя сильные руки, ты выдерживаешь свой вес отлично. И хорошо стоишь, крепко. Шагай, — поясняет ей, огибая параллельные друг другу перекладины.
