Улька тыкает на первую кнопочку, и ворота в таунхаус родителей Степы оперативно отъезжают вбок.
В доме Громовых девушка чувствует облегчение, больше не нужно улыбаться маминым подругам, строить из себя железную леди, которая преодолела что-то невозможное. Она понимает, чего добивается мама, Олеся Георгиевна, как и всегда, хочет возвести свою дочь на пьедестал после такого глупого падения мордой в пол. Она вечно любила хвастаться достижениями Ульки, но эта травма поменяла все. Теперь мама хочет вернуть былую славу.
Здесь же, в доме Оксаны Олеговны, Ульяна может быть собой.
Женщина предлагает чай, расспрашивает, как они жили в Берлине, и задает кучу вопросов, которые напрямую касаются Улькиного здоровья. Она озабочена ее выздоровлением и хочет поддержать.
Никольская рассказывает, медленно, иногда ее пробивает на слезы, и она много извиняется, привыкла. Дома слезы были чем-то запретным, тем, что лучше не показывать на всеобщее обозрение, не проявлять слабость.
— …значит, она прилетала. Наверное, это моя вина. Света приезжала ко мне в тот день, когда Степка улетел в Москву. Пришла сразу после нашего с ним телефонного разговора, он дал мне адрес больницы, я тоже хотела тебя навестить, а потом побоялась, такое чувство вины нахлынуло. Я же адрес записала в блокнот, а потом оставила его в прихожей, Света слышала наш с тобой разговор, сынок. Я и подумать не могла, что она прочтет его и нагрянет…
— Ничего страшного, — Улька сжимает женскую ладонь, — все уже позади.
— Надеюсь. Я очень рада, что ты выздоравливаешь. Мы с папой так за вас переживали.
— Мам, нам уже пора ехать.
— Конечно-конечно, — Громова начинает суетиться, собирает какие-то контейнеры с едой и вручает детям целый пакет пластиковых баночек.
— Мы еще заедем, — Улька тянет свои руки к Оксане, и та обнимает ее в ответ.
Степан прощается с матерью и помогает Ульке выйти на улицу.
— Я так устала сегодня, — она говорит ему это уже в машине, — сумасшедший день.
— Не поспоришь.
— Хочу домой, но я уже настолько привыкла к больнице.
— Отвыкнешь. Кстати, я хотел с тобой поговорить о том, где ты будешь жить.
— У тебя.
— Ульяна, с понедельника я вернусь в клинику, и очень надеюсь, что ты сможешь увидеть меня нормально хотя бы в следующее воскресенье. Я слишком долго отсутствовал…
— Я потерплю. Не хочу к родителям. Я сойду там с ума. Хотя, ты знаешь, я бы могла на пару недель слетать к Дёмке. Он как раз прилетел в Москву.
— Хорошо. Мы еще вернемся к этому разговору.
Степа сжимает Ульянину ладонь, а после подносит ее к своим губам, касаясь ее тыльной стороны. Никольская улыбается, смотрит на него завороженно, чувствуя прилив щемящей душу нежности и теплоты.
Дома они сразу поднимаются наверх, минуя любые разговоры. Остаются только взгляды и бешеное притяжение, когда кажется, что ты ходишь по тонкому льду, шаг — и ты проваливаешься в пучину собственных эмоций. Они накрывают тебя волной, захватывают тело и разум.
Степа приподымает Ульку над полом, удобнее устраивая в своих руках. Каждый шаг по лестнице словно год. Мучительно долго.
Ее пальцы уже у него под футболкой, ногти впиваются в широкие плечи, а губы касаются шеи, оставляя дорожку сладких поцелуев.
Он кладет ее на кровать, как самое ценное сокровище, с неимоверным трепетом. Помогает снять платье, касается упругой груди, высвобождая ее из белья. Зубы зажимают розовый сосок, срывая с девичьих губ стон. Ее руки накрывают Степину голову, нехотя отлепляя от себя, призывают вернуться к губам, облизать красивый рот языком. Поцелуй становится глубоким, а объятия невероятно крепкими, распаляющими. Мужские руки гладят ее грудь, живот, опускаясь ниже и разводя стройные ноги.
От первых прикосновений Ульяна слегка выгибает спину, так, насколько ей позволяет скованность ее нынешних движений, и Степа в момент перекатывается на спину, усаживая ее сверху, подтягиваясь к изголовью кровати, чтобы тоже сесть. В его глазах столько нетерпения и страсти, она не может передать это словами, лишь подкрепить их обоюдное желание своими действиями. Гладкий, влажный ствол проходит по внутренней стороне ее бедра. Ульяна кусает губы, опираясь ладонями на Степины, аккуратно присаживаясь на вздыбленный член. Ее захватывает волна ощущений, невероятных, таких необходимых сейчас.
Девушка упирается коленями в матрац, приподымаясь тягуче медленно, и так же неторопливо присаживается обратно. Она видит, как прикрываются его веки, чувствует, с какой силой он сжимает их переплетенные ладони.
Громов выпускает ее пальцы из захвата и кладет руки на Улькину талию, начиная двигаться быстрее. Врываться в нее до основания и диких криков.
Ульяна подается к нему, обвивает мускулистую шею руками, вздрагивая от очередного прошибающего толчка. Мир вокруг сужается до этой комнаты, где есть только он и она.
Глава 19(1)
— Степа, это полная катастрофа! — Никольская сидела в такси и возмущалась в телефонную трубку. — Дёмка улетел в Монако.
— Ты его не предупредила, что прилетишь?
— Ну я хотела сюрприз.
— На костылях? Ульяна, я тебя убью.
— Ну Степочка, ну не ругайся. Я сниму гостиницу…
— Ты где сейчас?
— В такси. Недалеко от Дёмкиного дома.
— Так, езжай в ресторан, адрес я тебе скину.
— Какой ресторан?
— Азарина. Его люди тебя оттуда заберут и завтра отвезут на самолет.
— Почему завтра?
— Потому что сегодня я не смогу тебя встретить.
— Я и сама…
— Сама ты уже и так сделала достаточно. Адрес скину в вотцап.
— Ладно, — Улька вздохнула и отключилась.
Конечно, она понимает, что поступила безалаберно, но когда она вообще поступала разумно? Степочка, кажется, разозлился, ну и пусть. Завтра она вернется домой и быстренько исправит эту оплошность.
Улыбнувшись своим мыслям, Улька диктует водителю адрес и отправляется в ресторан. Там ее встречает милая девушка-администратор, которая помогает пройти, выбрать стол, усесться.
— Меню. Все за счет заведения, Сергей Алексеевич распорядился.
— Спасибо, — Никольская кивает, начиная перелистывать листочки, вшитые в достаточно тяжелую папку.
— Привет, — за столиком появляется еще одна девушка и, аккуратно отодвинув стул, присаживается напротив. — Ты Ульяна?
— Да.
— Я Алёна. Сере…Сергей Алексеевич просил отвезти тебя к нему в дом.
— А, хорошо. Но можно я поем?
— Конечно.
— Может, ты тоже?
