В аэропорту Улька чувствует некую подавленность. Ей так тяжело свыкнуться со всем происходящим. Ведь здесь у всех есть свое дело, занятие, а ей приходится просиживать дома, да еще и приносить неудобства близким. Это мучает. На стойке регистрации ее плеча касается чужая ладонь, и девушка, вздрогнув, поворачивает голову.
— Алёна?
— Успела, — Отрада улыбается, — хотела попрощаться, и вот, — протягивает Ульке небольшую коробочку.
— Что это?
— Открой уже дома, ладно? — девушка смотрит на Никольскую пронзительным и таким успокаивающим взглядом, что невольно Ульке становится стыдно за свои слабости и нытье.
— Хорошо. Прилетайте к нам в гости.
— Непременно. Я тогда составлю тебе компанию?
— Спасибо. Так что там за подруга, которая выходит замуж за моего брата?
— Это долгая история… но время у нас есть, — Алёна смотрит на смарт-часы и, выдохнув, начинает рассказ…
***
— Ты соврала мне, — Громов ходит по гостиной из угла в угол. Он зол, его раздражает Улькина безалаберность в некоторых вещах, особенно тех, где не стоит вести себя так легкомысленно, — не предупредила брата, решила сделать сюрприз, при этом убедила меня, что тебя встретят. Ты прекрасно знаешь, что я и так был против. Самостоятельные перелеты в твоем состоянии…
Никольская сидит на диване, смотрит на его маневры и медленно раздражается сама. Слова о состоянии становятся последней каплей. Девушка прищуривается и впивается в Степана взглядом, полным обиды.
— В каком состоянии? Калеки? Хватит вокруг меня бегать, хватит! — она повышает голос и срывается на крик. — Я так от этого устала. От этих взглядов, жалости. Сколько можно?
— Ульян…
— Что «Ульян»? Что, Степа? Как зависать сутками на работе, так тебя мое состояние не беспокоит, а как дать мне право выбора, так оно сразу критично.
— Никто не запрещает тебе выбирать. Что за глупости?
— Правда? А как же «тебе не стоит ехать», «не стоит то, это»? Как?
— Ты передергиваешь.
— Я? Конечно, всегда. Знаешь что, мне надоело, я спать, — озвучив это, девушка опирается на костыли и медленно поднимается по лестнице в спальню.
Ее колотит от собственной злости, а еще до жути хочется выкинуть костыли, что она и делает, просто швыряет их вниз с середины лестницы, пытаясь балансировать самостоятельно, не придерживаясь за перила.
Первые пару секунд вера в себя слабеет и ей кажется, что вот-вот она покатится вниз кубарем, а потому Ульяна зажмуривается. Но нет, и через минуту она продолжает стоять. Сама, спокойно. Ее немного пошатывает, но больше от волнения.
Когда Ульяна открыла глаза, то увидела стоящего внизу Степу, он держал в руках ее выброшенные костыли и смотрел на нее. У него был такой взгляд… полный страха, но в то же время надежды и веры.
— Я стою, без этих палок, — она прошептала это, еле разлепляя губы, — сама, — Никольская медленно спустила ногу на ступеньку ниже, и Громов вмиг подался к ней.
— Без резких движений, — коснулся ее лица ладонью, — Ульяна, — прижал крепче.
Они так и остались на этих ступеньках. Сидели, молчали, иногда говорили о том, как порой бывает сложно друг с другом. Открывались. И если Ульке все эти разговоры давались легко, Степану было тяжело пересилить себя, признаться в своих страхах или же злости. Но вместе с тем он отчетливо понимал одно — эта сильная девочка готова на все, она настолько смелая, искренняя, что он просто не может быть с ней закрытым. Ему тоже нужно работать над собой, стараться быть лучше для нее, не бояться открыться.
— Я думаю, ты должна попробовать вернуться.
— Что? — Улька задирает голову, которая до этого покоилась на Степкином плече.
— В балет. Ты должна попробовать вернуться.
— Ты серьезно думаешь, что смогу?
— Ты только что выкинула костыли, не побоявшись падения. У вас там любят бесстрашных и готовых на все.
Никольская громко расхохоталась и часто закивала.
— Да. Очень любят. Больные на голову нынче в моде.
— Ты знаешь, может быть, ты и права насчет моей работы…
— Нет, это от бессилия и безделья. Ты любишь свою работу так же, как и я свою. Знаешь, я бы не пережила твой протест против моего балета. Я просто ляпнула сгоряча. Уверена, никакая работа не будет помехой нашим отношениям.
— Семье.
— Что? — Улька вкрадчиво смотрит на Степу, который вытаскивает из кармана брюк бархатную коробочку.
— Не будет помехой нашей семье, — Громов достает кольцо и аккуратно берет Улькину руку в свою ладонь, — ты выйдешь за меня замуж?
19(3)
— Замуж?
Никольская растерянно смотрит на кольцо из белого золота с достаточно крупным бриллиантом. Оно великолепно, его блеск отражается в ее влажных глазах, и девушка медленно кивает. Не верит, что это происходит с ней, но кивает.
— Да, — закусывает нижнюю губу, — я выйду за тебя замуж, — ее рот выгибается в улыбке, а подбородок немного подрагивает от волнения и непрекращающихся слез.
— Не плачь, — Степа надевает колечко на ее палец и целует тыльную сторону ладошки.
— Я не плачу, — утирает слезы, — я радуюсь. Я так рада, — Никольская рывком бросается Громову на грудь.
Ее переполняют эмоции, подбрасывают слишком высоко, в небо. Мужские пальцы стирают слезинки с ее щек, поглаживают, и она тает от этих прикосновений, словно мороженое в солнечный день.
***
— Лиза, я выхожу замуж, — Никольская смотрит на свои растопыренные пальцы, зажимая телефон между ухом и плечом.
— За Громова?
— Ну а за кого еще? — девушка закатывает глаза и аккуратно садится на диван.
— Я тебя поздравляю, это нужно отметить.
— Обязательно нужно. Я устрою самый грандиозный девичник в этом пасмурном городе. Самарина, мы зажжем солнце среди ночи.
— Ох, как я люблю такой твой настрой. Кстати, матери сказала?
— Нет. Еще не говорила, но придется. Хотя я рассказала бы ей об этом годика через три после свадьбы.
Самарина хохочет и что-то поддакивает.
— И еще, Лизка, я решила, что хочу вернуться.
— Ты серьезно?
— Да. Степа меня поддержал, да я и сама хотела, только не представляла, с чего начать.
— И?
— Громов нанял мне педагога, а еще отдал гостевую комнату под зал.
— Я уже еду к тебе тренироваться.
— Приезжай. Так давно тебя не видела.
Лиза всхлипывает в трубку, а после начинает рыдать, не останавливая свой поток слов:
