* * *
После своего возвращения Ельцин позвонил Бушу и радостно сообщил о прогрессе в создании нового Содружества.
Буш вежливо выслушал его, но мало что сказал в ответ. После того как Буш положил трубку, он приказал своим сотрудникам вызвать Горбачева для разговора по телефону. Еще со времени августовского путча он взял себе за правило, что каждый раз, когда он услышит что-либо от одного из двух соперничающих руководителей, он будет вызывать по телефону другого: с тем, чтобы его не могли обвинить, что он принимает чью-либо сторону или позволяет какой-либо из сторон противопоставлять его другой.
К тому времени, когда телефонный звонок Буша застал Горбачева на даче, было 23.30 по московскому времени. Советский руководитель ответил сонным и ворчливым голосом: «Добрый день, Джордж, или по-настоящему, добрый вечер, потому что вы знаете, здесь сейчас вечер».
Буш сказал, что выслушал Ельцина, а теперь хотел бы услышать от самого Горбачева, как идут дела. Горбачев пустился в монолог, длившийся двадцать минут. Все еще желая принизить значение минского соглашения, он назвал его «лишь наброском, импровизацией. Многие вопросы остались без ответа».
– Новому Содружеству, – сказал он, – потребуется разработать систему законов, регулирующих общественный порядок, оборону, границы и международные обязательства.
Его участие в этом процессе, которое он с большой готовностью хотел предложить, было бы существенно необходимым, чтобы «придать правовой и законный характер процессу преобразования государства». Он сказал, что заявление трех руководителей в Минске о том, что Советский Союз прекратил существование, было «поспешным» и «запугивающим». Но затем признал, что его Союзный договор действительно почти мертв и что дальнейшее обсуждение его будущего сделалось «в сущности невозможным. Соглашения между мною и руководителями республик были отброшены».
Горбачев еще раз настаивал на том, что он «двигался в правильном направлении» до Минска; допускает, что было «какое-то затруднение» с Украиной, но он мог бы урегулировать это тоже, если бы только ему представилась такая возможность. Но объявление о том, что идет формирование Содружества за его спиной стало засадой, устроенной людьми, стоящими ниже его по своему политическому значению: «Все это похоже на работу любителей. Они отвергли мою роль!» Он однако был готов признать, что «даже если я не разделяю их подход, я понимаю создавшуюся ситуацию».
Сорвав свою злобу, Горбачев затем заверил Буша в том, что советские вооруженные и ядерные силы все еще находятся под контролем. Он и Ельцин сотрудничают только в этом направлении, но ни в чем другом.
Может быть, для того чтобы внушить мысль, что он намеревается оставаться у власти, Горбачев использовал этот разговор по телефону для новой просьбы об оказании Западом экономической помощи. Январь и февраль будут суровыми для советских людей, и он боится, что в магазинах не останется продуктов.
Буш ответил, что Бейкер находится на пути в Москву и изучит сложившееся положение более детально.
Это упоминание имени Бейкера распалило Горбачева. Он поинтересовался, почему государственный секретарь уже пишет некролог на Советский Союз. Буш уклонился от разговора об этом.
В Белом доме после своего разговора с Горбачевым Буш сказал Скоукрофту:
– Это действительно конец, не правда ли?
– Да, Горбачев довольно жалкая фигура в данный момент.
* * *
В понедельник, 23 декабря, последний руководитель Советского Союза готовился к записи своей речи об отставке. Для такого события он даже подстригся. Затем неожиданно в Кремль приехал Ельцин на продолжавшиеся восемь часов изнурительные переговоры с Горбачевым по поводу процедур передачи власти и условий его ухода в отставку и на пенсию.
После этого Черняев с Палащенко сердито сказали Горбачеву, что Ельцин снова устроил «еще один путч». Горбачев возразил: «Вы не можете так говорить. Это происходит в соответствии с конституцией. Я решил обратиться напрямую по радио ко всему миру и объявить о своей отставке в первый день Рождества».
Во вторник, 24 декабря, Горбачев собрал всех старших сотрудников своего аппарата и убеждал их последовать его примеру: «Сдерживайте ваши чувства, насколько это возможно».
На следующий день Горбачев совершил краткую прогулку по территории Кремля к удивлению нескольких групп русских туристов, которые выкрикивали ему свои добрые пожелания. Прежде чем войти в свой кабинет, он принял Теда Коппела из Эй-би-си, который был в советской столице для подготовки программы передач о последних днях Горбачева у власти.
Коппел спросил его, что он думает о Джордже Буше. Горбачев не захотел говорить о своих недавних обидах на Вашингтон; вместо этого он вспомнил о том, как вице-президент ездил с ним в лимузине по Вашингтону почти четыре года назад и как хорошо они, казалось, тогда поладили друг с другом.
Горбачев продолжал далее:
– Сегодня достигнута некая кульминация. Я чувствую себя абсолютно спокойным, абсолютно свободным… Только моя роль меняется. Я не оставляю ни политической, ни общественной деятельности. Это, вероятно, происходит здесь в первый раз. Даже в этом я оказался пионером. Это значит, что процесс, которому мы следуем, является демократическим. Моя отставка с должности президента не означает политической смерти… Все идет нормально, потому что я сам принял решение. А вы знаете, что самый сильный психологический стресс вы испытываете до того, как примете решение.
В Белом доме Эд Хьюэтт и Николас Бэрнс работали над текстом краткого заявления об отставке Горбачева. Они превозносили «интеллект, видение и отвагу» советского руководителя.
Горбачев, говорилось в заявлении, был «ответствен за одно из наиболее важных событий в этом столетии – за революционное преобразование тоталитарной диктатуры и освобождение своего народа от ее удушающих объятий». Его политика создала прочную основу, на которой Соединенные Штаты и Запад смогут работать «в равной мере конструктивно и с его преемниками».
В Кэмп Дэвиде Буш просмотрел проект заявления, затем устроил совещание по телефону с Бейкером, Скоукрофтом, Фицуотером, новым начальником своего аппарата, Самьюэлом Скиннером и Робертом Титером, проводившим опросы населения.
Скоукрофт доказывал, что уход в отставку Горбачева «слишком важное событие, чтобы откликнуться на него всего лишь заявлением из кабинета Марлина», поэтому сам президент должен обратиться к стране с экрана телевидения.
Буш согласился с этим. Но что он должен сказать? Сославшись на подготовленный Хьюэттом и Бэрнсом проект заявления, Титер сказал: «Это заявление и есть ваша речь. Заставьте этих двух парней, написавших заявление, переделать его в речь». Скоукрофт позвонил Хьюэтту домой и сказал: «Веселого вам Рождества! Нам нужна речь завтра утром к девяти часам».
Хьюэтт и Бэрнс вернулись в Белый дом и работали в Оперативной комнате до 3 часов рождественского утра. Спустя шесть часов Буш из Кэмп Дэвида провел еще одно совещание по телефону с Бейкером и Скоукрофтом для окончательной доработки текста речи.
