* * *
Три дня спустя, еще не оправившись от перепалки с офицерами, Горбачев выступил с пространным докладом на Съезде народных депутатов и был встречен с изрядной долей скептицизма и враждебности. Это стало кульминацией в череде разочарований, убедившей его, наконец, избрать более жесткую линию. Вернувшись в кабинет, Горбачев немедленно созвал Политбюро и прочих советников, в основном, от партии. Вместе с ними он решил ввести в действие планы, разработанные на тот случай, если потребуется укрепить власть президента и подчинить правительство непосредственно ему.
На следующий день, вернувшись в парламентскую палату, Горбачев предложил тщательно продуманную реорганизацию своего президентства. Депутаты отнеслись к его предложению с большим интересом, чем к прочувствованному посланию «о положении в Союзе», выслушанному днем раньше. Хотя перемены больше отдавали перечерчиванием организационных схем, чем новой радикальной политикой, Горбачев все же признал необходимость хоть что-то предпринять. Законодателей мучили сомнения, но, обсудив предложение, они осознали, что его туманные формулировки позволят Горбачеву окончательно утвердить новые структуры, не спрашивая их, депутатов, совета.
Но даже в этом случае большинство реформаторов с готовностью поддержали бы предложение наделить президента большими полномочиями, если бы тот пустил их в ход для рывка к одобряемым ими переменам. Группа видных «демократов» подписала открытое письмо, в котором призвала Горбачева принять ряд трудных решений или уйти в отставку. Они потребовали предоставить республикам подлинный суверенитет, раздать землю фермерам, освободить армию и местные органы власти от прямой опеки Коммунистической партии, создать новый, реформистски настроенный кабинет и наладить деловое сотрудничество с Ельциным.
Вместо того, чтобы поддержать эти, многим из нас казавшиеся здравыми, идеи, Горбачев воспринял обращение как акт предательства и еще больше настроился против реформаторов-интеллектуалов, которых сам некогда пестовал. На деле ему с громадным трудом пришлось бы добиваться от Верховного Совета одобрения такого рода политики, но депутатам-политикам до того хотелось, чтобы все видели, как они что-то предпринимают, что крепкий толчок Горбачева мог бы подействовать на них убеждающе.
На самом деле Верховный Совет поначалу отверг предложение Горбачева как чересчур неясное и смягчился только после согласия президента обсуждать его по пунктам. Получив такое уверение, палата приняла план «за основу» с тем, чтобы через две недели Горбачев представил более подробный документ. Премьер-министр Рыжков открыто против предложений не выступал, но довел до сведения, что с ним предварительно никто не советовался и что он неприятно поражен намерением преобразовать Совет Министров в Президентский кабинет.
Наконец, в декабре Горбачев добился от законодателей почти всего, чего хотел: были приняты конституционные поправки, позволявшие создать пост вице-президента и другие органы, предлагавшиеся Горбачевым.
* * *
Впрочем, все эти законодательные маневры прошли мимо внимания общественности – не то что год назад. Большинство населения, тех, кто ежедневно тратил все больше и больше часов своего рабочего времени на стояние в очередях, главным образом занимала нехватка продуктов и промтоваров в магазинах. Люди уловили и то, что власти начали говорить суровым языком. Закон и порядок – вот что стало новым паролем времени. Начиная с ноября, едва ли день проходил без того, чтобы не принимался новый суровый указ, не прозвучала грозная речь или очередной крупный начальник не был заменен на политика, бывшего сторонником строгих мер.
В середине ноября Горбачев заменил Михаила Ненашева, привнесшего некоторую независимость на радио и телевидение и собиравшегося создать четыре независимых канала, на пропагандистского наемника Леонида Кравченко – шаг, явно нацеленный на ужесточение контроля за электронными средствами массовой информации.
Множились угрозы в адрес Литвы и других прибалтийских государств. Поскольку три прибалтийских правительства продолжали отстаивать свою суверенность, принимать и претворять в жизнь законы, наращивать свой управленческий аппарат, Горбачев усилил косвенные угрозы прибегнуть к силе. После издания указа о «защите имущества общественных и коллективных организаций» он распорядился ввести дополнительные войска в Литву, Латвию и Эстонию.
27 ноября по телевидению выступил министр обороны Язов и предупредил, что для предотвращения действий, чинящих препятствия работе воинских учреждений и личного состава, будет применена сила. На следующий день прозвучало необычное сообщение: Политбюро потребовало от Горбачева «борьбы с нарушениями прав человека в отношении советских граждан» в Литве. 1 декабря Горбачев издал указ, объявивший не имеющими силы все законодательные акты союзных республик об обороне. Прибалтийские правительства приступили к созданию собственных оборонных структур, а этот декрет давал возможность пресечь их намерения, пустив в ход силу. В тот же день Горбачев поразил общественность, назначив Бориса Пуго, сторонника жестких мер, министром внутренних дел вместо Вадима Бакатина.
Со времени своего назначения в 1988 году главой МВД СССР Бакатин приобрел репутацию первого в советской (и, возможно, российской) истории шефа полиции, хоть несколько понимавшего, что значит власть и верховенство закона. В 1989–1990 годах ему часто приходилось вступать в схватки с председателем КГБ Крючковым по поводу политики в отношении уличных демонстраций: Бакатин стоял на том, что их, пока они носят мирный характер, следовало разрешать, Крючков же настаивал, что большинство демонстраций следовало запрещать. Бакатин противился призывам ввести прямое президентское правление в республиках, где активно действовали националистические движения. Он, невзирая на сопротивление Крючкова, подготовил соглашения с прибалтийскими правительствами, позволявшие местным властям осуществлять больший контроль за полицейскими силами. Вызвал Бакатин неудовольствие и своего босса, премьер-министра Рыжкова, тем, что во время официального заседания Президентского Совета упрекал его в неприятии шаталинской программы. К осени образовалась широкая коалиции «консерваторов», потребовавших от Горбачева отставки Бакатина: премьер-министр, глава КГБ, остатки компартий в Прибалтике, руководители партийных организаций Украины и Белоруссии, а также громогласная часть Верховного Совета СССР, стоявшая за сохранение Союза любыми средствами.
Хотя Бакатин останется членом Президентского Совета и впоследствии будет введен в состав нового Совета Безопасности СССР, его удаление из МВД застопорило все практические усилия по установлению власти закона в правоохранительных органах. Он был единственным среди высшего руководства, имевшим в своем распоряжении один из трех «институтов принуждения» (двумя другими являлись КГБ и армия), кто всей душой поддерживал становление гражданского общества и уважение к власти закона. Замена его человеком, которому, как было известно, гораздо привычнее и удобнее было действовать по старинке, воспринималась как зловещий знак.
Борис Пуго, со своей стороны, зря времени не терял и оправдал опасения общественности по поводу занимаемой им позиции. 5 декабря он выступил с жесткой речью и предупредил, что уполномочен Горбачевым «обеспечить полное применение Конституции СССР» по всей стране. На следующий день Горбачев, выступая на совещании промышленных руководителей, предупредил, что наготове имеются «строгие, непопулярные меры». 11 декабря выступил Крючков, он предупредил, что стране угрожает распад, и уверял, что «иностранные разведывательные организации» работают на «дестабилизацию» Советского Союза.
