Нелепое назначение
В разгар споров на Четвертом Съезде народных депутатов у премьер-министра Рыжкова случился сердечный приступ, и 25 декабря он попал в больницу. Весь год он подвергался непрестанным нападкам, а требования его отставки звучали все громче и визгливей. Новость меня опечалила. Николай Иванович мне нравился, я ценил его мужество и цельность. При всем при том я знал, что он не смог понять наиболее насущные потребности страны, вследствие чего сам стал препятствием на пути необходимых структурных перемен. Если Советскому Союзу стоило сохранить наряду с президентом и премьер-министра, то на эту роль требовался человек, способный увидеть главную задачу в перераспределении экономической власти от Центра к предприятиям, местностям и республикам. Рыжков показал, что он таким человеком не был.
Болезнь Рыжкова развязала Горбачеву руки. Хотя трения между ними учащались, Горбачев гнал от себя мысль об отставке Рыжкова и окончательном разрыве еще с одним из членов своей первоначальной команды. Теперь же он мог назначать премьер-министра по своему выбору. Многие ожидали, что, воспользовавшись случаем, он реорганизует Совет Министров, превратив его в некое подобие американского Президентского кабинета, куда входили бы десятка два министров вместо шестидесяти с лишним. Передача функций хозяйственных министерств в республики отвечала бы основному требованию республиканских руководителей и тем способствовала бы соглашению по Союзному Договору.
Три недели потратил Горбачев, подбирая преемника Рыжкову, и когда 14 января, на следующий день после кровопролития в Вильнюсе, он объявил, что остановил свой выбор на Валентине Павлове, это сообщение было едва замечено в обстановке возбуждения, вызванного допущенным насилием. На деле Павлов казался невероятной кандидатурой на пост премьера. Сведения о намерении Горбачева назначить его просочились на несколько дней раньше, но многие отказывались верить им. Даже ближайшие сотрудники Горбачева испытывали затруднения при объяснении того, какие заслуги делали Павлова пригодным для этой работы.
* * *
Я познакомился с ним годом раньше, когда посетил его по поводу организации его визита в Соединенные Штаты. Тогда он поразил меня как человек беспорядочный и не совсем серьезный. Более того, в его поведении ощущалась некоторая доля высокомерия. Мы пытались установить дату его прибытия в Соединенные Штаты вместе с Виктором Геращенко, председателем Государственного Банка СССР. Я уже обсудил даты с Геращенко, который сказал, что в один из предложенных дней отправиться не сможет. Когда я упомянул об этом Павлову, он снял телефонную трубку, позвонил Геращенко и в моем присутствии приказал ему изменить свое расписание и отправиться в тот день, который тот попытался отклонить. Единственной причиной такого поступка явилось, похоже, желание Павлова продемонстрировать мне свою власть над председателем Госбанка.
Порой его замечания были настолько странными, что я сомневался: уж не шутит ли он, однако последующие события подтверждали, что говорил он серьезно. К примеру, 11 января, всего через три дня после назначения премьер-министром, обедая в Спасо-Хауз, Павлов насмехался над представлением, будто «избыточная рублевая масса» представляет собой проблему, и определял ее в «какие-нибудь» 25 миллиардов рублей. Большинство знакомых мне экономистов указывали на цифру в 100 миллиардов и больше. Поскольку чрезмерное использование печатного станка пришлось на время, когда министром финансов был он, объяснить его оправдательный подход было можно, зато его попытка отрицать наличие проблемы, опираясь на ложную цифру, не смогла бы убедить хоть мало-мальски информированных людей. Она лишь выставляла Павлова в глупом свете.
Когда кто-то упомянул про курс обмена рубля на черном рынке, Павлов обратился ко мне и сказал: «Может, вас это и удивит, но эту цену я установил». Это заявление настолько поразило меня, что я, не поверив своим ушам, попросил его повторить сказанное. Он с готовностью повторил свои слова и объяснил вдобавок, что продажа долларов на черном рынке это хороший способ откачать рубли у спекулянтов, поскольку можно получить рублей 40 за доллар. Официальный курс в то время составлял 5,6 рубля за доллар.
При всеобщем неверии в способность Павлова толково справиться с нарастающим кризисом никакого организованного противодействия его назначению не было. Верховный Совет одобрил его назначение подавляющим большинством голосов.
Большинство наблюдателей (включая меня) были также удивлены, когда через несколько недель было объявлено о новом «Президентском кабинете». Мы ожидали, что теперь, уже получив на то власть и не имея больше нужды щадить чувства Рыжкова, Горбачев урежет в размерах центральную бюрократию, сократив число хозяйственных министерств. Казалось, настало удобное время для перевода механизма принятия хозяйственных решений в республики.
Этого, однако, не произошло. Когда список министерств и государственных комитетов в новом Кабинете был опубликован, сложилось впечатление, будто число министерств возросло, а не сократилось. Это могло лишь вызвать ярость у республиканских руководителей, которые громко требовали большей хозяйственной автономии, не раз обещанной им Горбачевым.
В марте Горбачев наконец объявил состав Совета Безопасности, который пришел на смену ныне бездействовавшему Президентскому Совету. Некоторые становились членами СБ практически ex ofifcio: вице-президент, премьер-министр, министры обороны, внутренних дел и иностранных дел, председатель КГБ. К этим очевидным кандидатурам Горбачев добавил три имени для ровного счета: Евгения Примакова, Вадима Бакатина и Валерия Болдина, руководителя своего аппарата.
При голосовании за этот список Верховный Совет одобрил всех, кроме Болдина и Примакова. Горбачев настоял на повторном голосовании, и Примаков проскользнул. Между тем для получения большинства голосов в пользу Болдина потребовалась третья попытка. Я спросил нескольких депутатов Верховного Совета, почему законодатели дважды отвергли Болдина, по слухам, очень близкого к Горбачеву человека. Все сошлись на том, что Болдину не доверяли, потому что считалось, что он снабжает Горбачева отобранной информацией. Как выразился один депутат: «Он смутьян, всегда подсовывает Горбачеву всякую чепуху, вызывая в том подозрения. Понять не можем, почему Горбачев за него держится».
Оппозиция заостряет критику
С упадком веры в приверженность Горбачева реформам реформаторы переходили на все более заметную антигорбачевскую позицию. Расчеты, имевшиеся в августе и в сентябре, что Горбачев воспользуется своей новой властью для проведения экономических реформ, канули в небытие, когда он связал себя с силами подавления. Многим казалось, что «диктатура», о которой говорил Шеварднадзе, возможно, есть диктатура самого Горбачева.
В те январские выходные, когда вокруг вильнюсского телекомплекса лилась кровь, в Москве заседал под председательством Юрия Афанасьева и Гавриила Попова Совет представителей Демократической России. То был второй этап заседания, проводившегося 8–9 декабря, и он наглядно свидетельствовал о растущем разочаровании в Горбачеве и о быстром укреплении организованной оппозиции.
