– Захотелось. – Спрут, и никаких тебе монахов, про Ли и говорить не приходится. – Скучно стало. Ты не знаешь, что это за деревья?
– Не поручусь, но кажется, ясени. Возьми платок.
– У меня свой есть.
Солнышко, снежок, на церкви колокол звонит. Красота!
– Арно, ты видел лебедя?
– Ну да, его, похоже, священник подкармливает… Постой, он куда-то делся!
– Несомненно, хотя гораздо важнее понять, откуда он взялся. Сударыня, вы не замерзли?
– Нет. – Окровавленный платок подошедшая мать, само собой, заметила, но ничего не сказала. – Хотела бы я знать, почему мне вспомнился Пьетро. Валентин, вы могли его знать, он был секретарем Левия.
3
Мирикийский епископ не был всеведущ, а рядом с Капрасом не болталось никого, вздумавшего исповедоваться преосвященному в грехах начальства. О делах командующего с Баатой епископ узнал от посланца самого Бааты.
Лишившийся почти всей родни казар не мог обойти своим вниманием столь знаменательное событие, как появление на свет племянника, и в резиденцию епископа Мирикийского нагрянул казарон с дарами и письмами. Что досталось приютившему Гирени клирику, можно было лишь гадать, а Капраса ждали собственноручное письмо Бааты и доверительный разговор с его посланцем.
– Вы можете беседовать прямо здесь, – предложил епископ одновременно и успокоенному, и ошалевшему маршалу, – а можете пройти в сад. Там вас услышат только птицы небесные, некоторых вы могли встречать в Кагете.
Карло выбрал сад, но отнюдь не из-за недоверия к хозяину, ему просто хотелось слегка отдышаться, и преосвященный это понял.
– Не бойтесь, – посоветовал он на прощанье, – вас никто не толкает на штурм недостижимых высот вроде императорского трона, ваше дело – хранить вверившиеся вам провинции.
– Я понимаю. Ваше преосвященство, посланник Бааты наверняка спросит о свадьбе.
– Не думаю. Он производит впечатление делового человека и не станет повторно спрашивать об уже известном.
– Но я-то, – почти взмолился Карло, – не знаю совсем ничего!
– Все свершается в свой срок. Переговорите с казароном, и Пьетро проводит вас к супруге, но не слишком задерживайтесь. После дневной службы жду вас в малом орденском храме, где вы получите положенное молодому супругу отпущение. В нынешние времена нельзя пренебрегать мелочами, ибо с них нередко начинается отступничество, так что вам придется исповедоваться, а мне – слушать. Постарайтесь не повторять то, что мы уже обсуждали, обычно к этому времени я чувствую себя утомленным.
После такого оставалось лишь убраться, и Капрас убрался, то есть в сопровождении кругленького, совсем еще молодого монаха спустился в светлый и пустой сад. Между рядами тщательно обвязанных соломой фруктовых деревьев тянулись подсохшие дорожки, прямые и ровные, будто честные жизни. Родился под яблоней, помер под грушей, все ясно и четко, ни извилин тебе, ни колдобин, ни камней, под которыми прячутся то ли слизни, то ли змеи, Карло Капрас так жил до Фельпа. Жил, шел и вдруг свалился с обрыва, чудом не разбившись, но дороги назад больше нет. Зато есть корпус, и далеко не худший, раз верхушки сразу трех провинций сделали на него ставку. Казар и будущий родственник, плевать, настоящий или поддельный, обещает твердый тыл, олово для пушечной бронзы и золото для всего остального, а епископ – отпущение грехов, читай, помощь мятежных церковников. Император тоже наверняка что-нибудь пообещает. Виселицу с павлином, к примеру. Страшно? Не без того, но деваться некуда: Перистерис уже «потерял» шляпу, а Ламброс подогнал пушки…
– Леворукий!
Ям и колдобин в монастырском саду не имелось, но задумавшийся маршал умудрился споткнуться на ровном месте. Не упал, но как из-за невысокого сарая показался скромно одетый казарон, не заметил. Поднял глаза от сухой травы, а впереди знакомая, полная спокойного достоинства фигура.
– Добрый день, господин Капрас, – негромко поздоровался казарон Маргуп-ло-Прампуша из рода Прагутхуди, – я буду рад доложить моему казару как о том, что нашел вас в добром здравии, так и о том, что вы продолжаете спасать невинных и защищать слабых.
– Добрый день. – Глядя на посланца казара, нипочем не подумаешь, что из казарии могут вылезти и такие бацуты, как Пургат. – Надеюсь, что в Кагете все хорошо.
– О да. Думаю, вам будет приятно услышать, что казарон Панага-ло-Виссиф из рода Гурпотай, гостем которого вы были, принес присягу казару Баате и стал наместником Нижней Кагеты.
– Спасибо! – Слово вырвалось прежде, чем маршал сообразил, что дела Курподая и Бааты его касаться не должны. Договорились и хорошо, значит, у обоих достало ума перешагнуть затеянные покойной родней распри.
– Казар будет рад вашему слову. – Прампуша с достоинством дотронулся до обтянутой темно-красным сукном груди. – Друзья дорогого маршала – друзья Бааты, если только они не докажут обратного. Я привез письмо.
Знакомый футляр с бегущей лисой напоминал о первой встрече в синей от колокольчиков долине, но тон письма был тревожно-деловит. Баата успел разведать многое, в том числе и в Паоне, и новости его отнюдь не радовали. Если епископ напирал на ересь, то казар – на зверства и разгул дикой дури, которая превращала жизнь обычных людей в кровавое безумие. Выводов Баата не делал и обещаний не давал, но в каждой строчке сквозило: «я у своих границ подобное видеть не желаю, и, пока вы будете с этим бороться, можете на меня рассчитывать». Карло это устраивало, беспокоило другое: казар ни словом не упомянул о сестре.
– Я прочел, – маршал вернул посланцу футляр, а само письмо за неимением бюро или хотя бы адъютанта сунул в карман. – Благодарю казара Баату за дружбу и щедрость и надеюсь, что его надежды оправдаются, но меня несколько удивляет, что казар не упоминает о сестре. Епископ сказал, что ваш приезд связан с тем, что она… С тем, что скоро…
– Совершенно верно. – Кагет не стал дожидаться конца дипломатических мук. – Мой казар счел уместным отделить тревогу от радости. Дары по случаю двух радостных событий и соответствующие письма я уполномочен вручить в знаменательный день, который вряд ли заставит себя долго ждать. Но пока женщина занята своим предназначением, мужчина должен обратиться к своему, то есть к войне.
4
Смотреть в спину себе уходящему, хоть бы и вдвоем с Ли, было жутковато, и Арно обернулся к однокорытникам, но их не оказалось, рядом стоял еще один Лионель, и такое лицо у него Арно видел лишь в Аконе. Они готовились встретить выходца и слушали неровные шаги, которые вообще-то следовало заглушить толстенной стене. Четкий прерывистый звук был страшен, но лицо Проэмперадора пугало больше.
Окликнуть стоящего Ли виконт не решился и перевел взгляд на идущего, но обернулся не он, а унар Арно. Оказалось, ничего страшного, как в зеркало посмотреться, а вот остальные-то куда делись? Их же заперли вшестером… Ну и дурак же он! Берто сейчас в Хексберг, Йоганн в Аконе, Норберт погиб, Паоло, скорей всего, тоже, но был еще кто-то! Точно был, из-за него все и началось. Паршивец что-то натворил, вот их всех и загнали в холод, к остывшему камину. Вокруг валялись осколки от бюста Франциска, нет бы убрать, когда золу выгребали! Или гипсовое величие грохнули позже?
