– Разбился, – с каким-то удивлением произнесла женщина. – Прошу меня простить, алатский хрусталь на севере редкость.
– Ничего страшного. Сегодня умрет много бокалов, одним больше, одним меньше…
– Умрет?
– Суеверье. Изначально алатское, но теперь еще и кэналлийское. Мне так или иначе сегодня предстояло бить посуду. Ваше здоровье, сударыня. Радуйтесь.
Брызнувшие осколки в свете свечей кажутся искрами… Пирушка вот-вот начнется, пора выбираться.
– Благодарю вас, маршал. Я бы хотела радоваться, очень хотела, но меня растили для другого. Дочь бывшего Первого маршала, внучка короля… Никто не рискнет ко мне притронуться из уважения… к отцу, к матери, ко мне самой! Я не женщина, я – залог, задаток, подпись на договоре… Со мной можно разве что исполнять супружеский долг. Если будет приказ. Зато все проныры Талига готовы пасть к моим ногам, то есть к ногам отца и мамы. Для них я – ступенька наверх, а мне-то как быть? Юности у меня не было, молодости тоже скоро не будет. Граф Лэкдеми, вы или поцелуете меня, или уйдете! Слушать, как играет на гитаре Кэналлийский Ворон!
Стоит и смотрит. Глаза большие, светлые, словно бы полные свечей. Ей в самом деле не позавидуешь…
– Сударыня, отойдемте, здесь всюду осколки.
– Если вы поранитесь, я вас перевяжу. Нас с сестрой этому учили.
– А если поранитесь вы?
– Будет немного крови, только и всего, а крови урожденная герцогиня Ноймаринен не испугается. Ни чужой, ни тем паче своей.
4
Робер вытащил едва ли не силком врученные ему Марселем часы. До появления дам и гаунау оставалось от силы полчаса, а Эмиля где-то носило. Иноходец убрал подарок и покосился на регента, в ответ раздался струнный перебор – Алва взялся настраивать гитару. Захватившие угол возле печи клирики вовсю беседовали с Райнштайнером, зато Савиньяк с бокалом вина как раз отошел к окну. Найти более подходящий момент выйдет вряд ли, особенно при Матильде, а объясниться Робер собирался уже который день. Конечно, Лионелю в Гаунау и у морисских союзников вряд ли что-то грозит, очищать сперва Олларию, а затем и Кольцо всяко опасней, но на Изломе лучше ничего не откладывать. И не на Изломе тоже.
На столах ждали своего часа уже откупоренные бутылки, возле них шеренгами выстроился алатский хрусталь, а чем-то занять руки хотелось. Робер тронул намертво заживший шрам и взял бокал.
– Слева, – подсказал, не поднимая головы, Рокэ, – «Черная кровь», а маршалу маршала проще звать по имени.
Робер кивнул, хотя Ворон вряд ли заметил. В юности Эпинэ всей «крови» предпочитал Драконью, потом бывал рад любой, а прошлой зимой привык к Змеиной. Сейчас опять стало все равно, Черная так Черная.
Темно-красная струя полилась в мерцающий хрусталь, как в песню, ту самую, про полночь и разбитый бокал. Рокэ играл что-то другое, то есть даже еще не играл, примеривался, Райнштайнер продолжал болтовню со святыми отцами, Савиньяк смотрел в ночь…
– Лионель, – окликнуть сына Арлетты по имени Робер себя все же заставил, – я знаю, вы уезжаете, а Эмиль где-то ходит.
– Ему не нравится будущая свадьба, – Савиньяк неторопливо обернулся, его бокал был почти полон. – Брат не знает всей подоплеки, а вы?
– Наверное, тоже. Мэллит расстроена, но невеста, кажется, нет.
– Вы правы. Как ни странно, этот брак может оказаться удачным. Вы готовы за это выпить?
– Да. – Странная девушка, пошедшая за сестрой в Багерлее, скоро уедет навсегда. Немного жаль, но счастья Селина заслуживает. – Я должен вас поблагодарить за то, что вы… хотели, чтобы я вернулся.
– Не стоит.
– Неважно, что не вышло, главное, что вы хотели помочь. Не мне, я понимаю, Жозине.
– Не я и не ей. – Лионель посторонился, освобождая место у провала в ночь. – Вмешаться меня убедила мать, а ей в свою очередь подсказал Бертрам, которого все сильней раздражали Колиньяры.
– Бертрам?
– Граф Валмон. Но в Эпинэ мать в самом деле отправилась сама, и ей это пошло на пользу. Она слишком долго пробыла наедине с памятью счастья, а мы это ее одиночество еще и охраняли. От беды надо уводить, а то и гнать, но вы, кажется, ушли сами.
– Я об этом не думал… Времени не было.
– Это в самом деле спасает. Вы подошли, потому что я для вас последний чужой в нашем семействе?
– Да, – подтвердил Робер и тут же понял, что это уже не так. – Вы уезжаете, я должен был что-то сказать, а что – сам не знал. С Эмилем просто вышло, было сражение, а это всегда дело.
– Сейчас дел тоже хватит. Будущая весна выйдет кровавой, и нам очень повезет, если крови будет всего лишь по колено. Перед последним прыжком Рокэ придется заехать в Старую Придду. Я знаю, что вы оттуда сбежали, но мать, если Бертраму не удастся вернуть ее в Эпинэ, будет рада вас повидать.
– Я приеду, – пообещал, вернее, поклялся Робер. – Вы думаете, в Старой Придде станет опасно?
– В последнее время то, что кажется опасным, чаще всего таковым и оказывается, но это не страшно. Хуже, когда убежища оборачиваются ловушками, но нам бежать нельзя. Известная вам Мэллит сказала бы, что первородным следует драться.
– Она в самом деле такое сказала… Вы ее прежде не знали, Мэллит была совсем другой. Счастье, что она ожила, я на это даже не надеялся!
– Девушка бросилась спасать Олларию, а спасла себя, так чаще всего и бывает. Простите, мне придется присоединиться к Хайнриху, или знаете что, идемте-ка вместе.
– Хорошо, – согласился Робер, наскоро допивая свое вино. Рассмотреть только что ввалившегося Хайнриха он успел еще вчера, но о чем с ним говорить, не представлял. Тенькнули струны – Рокэ отложил гитару и теперь обнимался с бывшим врагом. – Этот Излом все ставит с ног на голову!
– Или наоборот, – мотнул льняной головой Лионель. – Все оборачивается к лучшему, если не для нас, то для будущих унаров. Ну и для Золотых Земель.
– Я слишком мало выпил… для философии.
– Доберете позже. С Рокэ.
– Эй, – громыхнуло от стола, – Савиньяк и второй маршал, а ну давайте сюда!
Лионель усмехнулся и подхватил Робера под руку, в юности они были на «ты», сейчас не получилось, но ниточка вроде бы протянулась. Жаль, Лионель уезжает, хотя это-то понятно – с морисками, кроме него, управится лишь Алва.
– Идем, – запоздало согласился Иноходец, но до стола они так и не добрались – появились дамы, и Рокэ, быстро поставив бокал на стол, направился к невесте. Жених, хохотнув, ринулся к Матильде, и в темном дверном окладе осталась одинокая Мэллит. Будто древняя икона. От невозможной, почти бесплотной красоты заколотилось сердце, и Робер остановился, хотя отвести девушку к столу уместней всех было бы ему. Отвел Лионель, с придворной изысканностью предложивший гоганни руку, которую та спокойно приняла. Хоть бы избранник Мэллит не оказался ревнивцем и умел ждать, ведь поездка в Липпе съест месяцев шесть, не меньше. Это хорошо, потому что в Гаунау сейчас безопасней, чем в Талиге. И это плохо для едва родившейся любви.
