– Так ее ж высочество сказали вчера, что кататься будем… Карл даже молочка не выпил, а без молочка кости плохо растут…
– Так считают сьентифики, – поддержал беседу Валме, в свое время напоивший ненавистным молоком немало дыр и щелей. – Я глубоко уважаю герцогиню, но она слишком потакает племяннику.
– Ох… Ее высочество такие строгие… Шарло, он ведь и спать днем не любит, а как в Ноймар приехали, так ложится, а уж уроки… Я такого и выговорить не могу, куда мне.
– Уроки уроками, но главное – здоровье. Пренебрежение молоком может сказаться пагубно на растущем позвоночнике.
– Ох… Вы так говорите, как… ну такой умный человек!
– Да, я не чужд наук, и я встревожен. Пожалуй, я переговорю с герцогиней.
– Ой… Не надо, а то она меня… Карл большой ведь уже, для няньки-то, а молочко он пьет! Это только вчера… должно, ее высочество запамятовала чашку проверить, но урок он справно отвечал.
– Тогда я не буду говорить с герцогиней. Готти, прошу тебя подойти. Ваше величество, с вашего разрешения…
Король неохотно разжал объятия, освобожденный волкодав шумно отряхнулся и степенно присоединился к хозяину. Он старался не принюхиваться и ничего не просил, понимая, что дадут сами.
– Госпожа Теодорина, – дозволил Валме, – можете угостить Готти. Готти, возьми.
– Нет! – взвизгнуло сзади… – Мы запрещаем… Мы сами дадим… Это наше лакомство!
– Готти, – с нажимом произнес Валме, – возьми у госпожи Теодорины конфету. Ваше величество, любовь к вам не должна быть корыстной, иначе в критический момент вас могут предать.
– Нам не… говорили. И мы хотим угостить Готти.
– Вы его уже угостили, теперь он вас покатает, и потом вы его поблагодарите.
– Да, – король уже улыбался, – мы его поблагодарим! Но у нас нет больше конфет. Теодорина, нам нужны сласти… из второй коробки.
– Из второй? – решил уточнить Валме. – Но что в таком случае хранится в первой?
– Там, – истинно монаршим тоном возвестил Карл, – живет наш жук.
4
Лошади выдыхали струйки пара, словно втаптывая в снег съежившиеся послеполуденные тени в дорогу, а та уползала в пологие лысые холмы, на которых не было даже мельниц. Еще полчаса, от силы час, и кавалькада разделится. Провожающие повернут на Акону, уходящие исчезнут за очередной, словно нарисованной грядой. Робер понимал, что рано или поздно вернутся все, кроме странной голубоглазой девушки, не успевшей стать не то что любимой – знакомой. Так берешь кого-то в седло, везешь сквозь ночь и отпускаешь среди дороги, сам не зная, что это было и куда ехал сам… Близящаяся невозвратность слегка кружила голову и навевала грусть. Винный огонь вообще завораживает, но долго на звезду в бокале лучше не смотреть. Вино следует пить, особенно после таких приключений. Бедный Моро, знал бы он…
Винная звезда то ли на что-то намекает, то ли просто напоминает о себе.
– Эр Рокэ! Можно я поищу карас? Он, должно быть, потерялся, когда упал Моро.
– Нет.
– Нет? Почему?
– Потому что ночью на улицах опасно. Убийцы, привидения, бродячие собаки и можно простудиться. – И потому что искать и не найти хуже, чем вовсе не искать, а камень выпал самое позднее, когда Фердинанд потащил меч из ножен.
Смотрит. Гоняться за старыми сказками либо глупо, либо страшно, а мутный, похожий на комочек застывшей смолы камешек дворцовые слуги скорей всего уже вымели вместе с прочим сором. И правильно сделали, стоит он мало, в пресловутом мече хорошего только и есть, что сталь. Алвасетская и алатская не хуже, но этот узор, эти перекатывающиеся муаровые волны… Надпись вдоль клинка только портит, лучше б ее не было, хотя сказано красиво. Очень.
– «Их четверо, но сердце у них одно. Сердце Зверя, глядящего в Закат». Старый девиз.
– Девиз?!
– А как еще назвать надпись на мече? – Однако хранители великих традиций изрядно одичали. – Это гальтарский алфавит, от него отказались одновременно с принятием эсператизма.
– Но вы его знаете.
– Я много чего знаю, и половину того, что я знаю, следует забыть. Ладно, юноша, если вам неймется, можете взять Пако и поискать ваш карас. Будет забавно, если вы его отыщете…
В жизни много забавного и совпадений тоже много, а уж высоких слов… «Государь, моя кровь и моя жизнь принадлежат Талигу и его королю…» Напыщенная тысячелетняя клятва, сумасшедший закат, две промахнувшиеся смерти, лошадиная и человеческая. Леворукий не берет отступного, вернее, берет, когда сам считает нужным. Сегодня не счел.
– Соберано?
– Хуан, видишь эту лунку от выпавшего камня? Здесь был карас, подбери сопоставимый и передай Пако. Окделл должен найти камень там, где в нас стреляли…
– …пинэ часто мечтает.
– Или спит?
Очередной холм, стоящая карета, сгрудившиеся всадники. Что-то опять вспомнилось? Сломалось? Или… уже?
– Надеюсь, о брат мой, лошадиные копыта на сей раз тебя минуют…
– Надеюсь, о брат мой, что ты наконец уберешься к Леворукому…
– Я постараюсь. Береги Вальдеса и обязательно угости его булочками.
– Я постараюсь. Не хочешь оставить мне Грато?
– Нет, но я попрошу Баату подарить тебе осла.
– Франческе не понравится.
– Франческе понравится ройя, – вмешивается в перепалку Савиньяков Алва, стягивая перчатку. – Ли, удачи!
– Так и будет.
Две руки сплетаются в кратком рукопожатии, и Савиньяк разворачивает своего красавца навстречу кардинальской чете. Невозможный Бочка, само собой, ржет – никаких морисков он не боится, по крайней мере, находясь при хозяйке. Матильда раздраженно дергает повод, ей, в отличие от коня, невесело, хотя на разрумянившемся лице держится улыбка. Не хочется ехать или что-то посерьезней?
Бонифаций стряхивает с плеча супруги нечто невидимое, Лионель наклоняется к брату, что-то тихонько говорит, Эмиль в ответ хохочет. Очень громко. Из-за кареты выплывает восседающий на карем тяжеловозе жених и вместе с ним Луциан. Откинувший капюшон эсператист кажется не духовной особой, а охранником. Бочка ржет снова и добивается-таки ответа от одной из запряженных в карету лохматок, Дракко недовольно передергивает ушами и вскидывает голову. Нет, драться он не намерен, может, что-то вспомнилось? Если не война, то дикая, сросшаяся с полетом скачка…
– Возможность вернуться будет, должна быть, пусть и не до самого конца, – Ли стоит спиной к черному окну, в котором насмерть перепуганными звездами дрожат отражения свечек. – Тут не ошибешься.
– Я уже понял. Будут тропы, а над ними небо.
– Да. Последняя – шире других. – Так Ли прежде не усмехался, но он и в Леворукого прежде не играл. – В конце может блеснуть море. Возможно, то самое, что ты не мог видеть из своего окна.
