– На этот раз ты меня не ужаснула. – Герцогиня упорно не садилась, это должно было что-то означать. – Мало того, я позволила себе сказать твоему сыну, что жизнь ребенка дороже жизни старика, но о том, каков этот Лукас… Не знаю, стоит ли об этом вспоминать?
– Разумеется, ведь старый нечестивец жив.
– А бедный мальчик мертв… Арлина, ты не против небольшой прогулки? Я хочу похвастаться тем, что мне удалось сделать. Прошлый праздник прошел неплохо, но на именины Октавии съедется заметно больше гостей, придется открывать новые комнаты, да и те, которые видели на день рождения Карла, нужно слегка оживить. Мама всегда что-то исправляла и дополняла, хотя архитекторы и злились!
– Зато обойщики и мебельщики были в восторге.
– Главное, в восторге были гости. Так ты пойдешь?
– Конечно, – Арлетта убрала историю о тщеславном осле и памятливой кошке в ящик и поднялась. – После Васспарда я не прочь развеяться. До Октавианских праздников далеко, а что нас ждет на Весенний Излом?
– Увы, придется удовлетвориться относительно малым кругом, Рудольф и так ворчит. Зато через пять дней нас ждет фрейлинский праздник, и я постараюсь сделать его незабываемым, ведь для многих он будет первым. Да и для тех, кто помнит двор Фердинанда… Бедняжка Катарина не умела веселиться сама и невольно лишала радости других…
Зачин был многообещающим, и Арлетта поддержала тему сочувственным вздохом. Заснеженные дворики и успевший обзавестись алыми занавесями и стать Фрейлинским архивный вестибюль миновали под воспоминания о столь любимых Алисой сюрпризах и розыгрышах. Урожденную принцессу Оллар они продолжали умилять, а уже давно не «маленькую Рафиано» – бесить, хотя, возможно, она была несправедлива. Той же Одетте взаимное засовывание в ротики конфеток нравилось до безумия, а Жозина с Карой млели от любовной переписки с героями Дидериха, которых, как потом выяснилось, изображал Штанцлер.
– Я так мало могу, – жаловалась Георгия, – так мало… Барон Капуль-Гизайль взял на себя оркестр, в этом я ему доверяю, но уже при создании интерьеров он допускает досадные ошибки. Приходится их исправлять, а мужчины, даже такие забавные, на редкость самолюбивы.
– Коко умен, – невпопад откликнулась засмотревшаяся на свежерасписанную стену Арлетта, – а ты – сама тактичность, он не обидится. Я ошибаюсь или ты вспоминала Тарнику?
– Ты угадала! – Полвека назад подобные восклицания сопровождались хлопаньем в ладоши и поцелуйчиками. – Да, это они, наши сады! Когда я была там последний раз, то чуть не заплакала… Заменить наши розы какими-то травками! Ужасно… Катарина жила в страхах и молитвах, не понимая, что лишает Талиг красоты и радости, а ведь бедняжка не знала, что ее брак держится на лжи. С таким сердцем и таким характером она вряд ли пережила бы это открытие. Почему ты не уничтожила признание мэтра Горация, Арлина?
– Геора, это точно ты? – Не уничтожила, потому что думала о Жермоне, вернее, вовсе не думала. – И что я, по-твоему, была должна сделать?
– Рудольф был очень расстроен, ведь не вернись Рокэ, это признание… Ты же понимаешь…
– Рокэ вернулся.
– Да, к счастью для всех, – Георгия уставилась на свои еще пахнущие красками сады. – Что ж, я вернула нашу юность, хотя бы частично. Твой барон предлагал расписать стену и потолок под гальтарскую лепку, но это годится для академии, а не для Малого двора, зато мысль обратиться к иконописцам была удачной. Они всю жизнь пишут Рассветные сады, но что есть юность, если не Рассвет? Тебе нравится?
– Сад земной достоин сада Рассветного. – Странный поворот, очень странный. – Тайна Кары ничего не меняет, Геора, но если у тебя сердце не на месте, посоветуйся с мэтром Инголсом. Среди хлынувших в Старую Придду прошений наверняка найдется похожая история.
– Она уже есть. Ох, Арлина, Арлина, как же беззаботно и счастливо я прожила свою жизнь, теперь за это приходится платить. Будь уверена, Карл вырастет хорошим королем, но сейчас мне так трудно. Я делаю всё, чтобы мальчик осознал: корона – это прежде всего долг, и при этом он должен чувствовать свое величие. Королевские приказы исполняются неукоснительно, значит, недостойных приказов быть не должно. И вот я учу с племянником его речи, а потом сижу с ним на аудиенциях, ведь менторов к таким вещам не допустишь.
– Ты скромна, наверняка ты эти речи еще и пишешь. А что у тебя там?
– Пока ничего, но будет большая буфетная с альковами.
– Там ведь прежде был архив геренции?
– Да, его перевели в казарменный флигель. Фарнэби приятно удивляет, но Гогенлоэ мне все же жаль.
– Главу семейства или всех?
– Всех, кроме Вильфреда. Рокэ не терпит политики, но с ним он был тысячу раз прав. Если б мы с Рудольфом вовремя узнали про смерть Сильвестра, ничего бы не произошло. Ты согласна, что вспоминать об ошибках бедного Фердинанда сейчас не время?
– Не только Фердинанда.
– Как же я рада, что ты на нашей стороне! Ты не представляешь, с какими трудностями приходится сталкиваться, и это только начало. Не хочешь послушать музыку?
– Прямо сейчас? – улыбнулась графиня. – Не слишком.
– Ты меня не удивила, но я должна была тебе это предложить. Твоему сыну я выбора не оставила. В наказание за его проделки. Его пристрастие к некоему капралу стоило карьеры очень достойному и всей душой преданному нашему дому ученому. Я сказала что-то смешное?
– Нет, – отмахнулась ужасная мать, – это мое воображение. Я представила… представила, как мой младший вызывает дурно отозвавшегося о Кроунере сьентифика на линию.
5
Музыку Арно скорее любил, но не насильно и не слишком долго, а эта к тому же была вступлением к неизбежному. Эмиль с Ли частенько вспоминали поэтические чтения, на которые их загоняли в Гайярэ. У графини Ариго выли стихи, у герцогини Ноймаринен – пиликали, но и тут и там не слушали, а лишь делали вид.
С креслица у боковой стены, где устроили виконта, рассмотреть разряженных во все оттенки зеленого музыкантов можно было, лишь вывернув шею. Усаженную у самой сцены принцессу тоже было не разглядеть, зато открывался замечательный вид на внемлющих чарующим звукам фрейлин и приглядывающих за оными дам во главе с теткой Анной. И на расположенную точно напротив виконта удивительно привлекательную дверь. Арно незаметно повел плечами, разминая мышцы, дождался, когда оркестрик заиграет громче, и пригнувшись, будто в виду неприятеля, рванул на свободу. Беглеца не заметили, однако буфетная, в которую столь успешно проскочил Савиньяк, оказалась ловушкой. В ней было бы удобно сдерживать вражеский натиск, особенно опрокинув массивный, заставленный десертами стол, но выбраться наружу можно было лишь через окно, которое сперва еще пришлось бы разбить.
Из покинутого зала доносились струнные всхлипы – кажется, это знаменовало начало второй части, а всего их в рапсоделле, если играли именно ее, полагалось четыре, причем четвертая переходила в повторяемое вступление. Толку от музыкальных штудий виконт прежде не видел, но сегодня они позволяли заблаговременно учуять конец. Вопрос был в том, успеет ли вернуться вытребованный Ноймариненом Валентин. Если не успеет, придется вешаться на тетку Анну.
