– Что скажешь? – шепнула она, расправляя атласные юбки.
– Прелестная мелодия.
– Да, пожалуй… Вы поговорили?
– Дорак поговорил, вне всякого сомнения.
– Змейка, – Георгия дважды хлопнула сложенным веером по ручке кресла, – потом, все потом… Сейчас у нас будет зима.
Бумажный снежок, повинуясь вееру, посыпался гуще, согласно стукнули белые с блестками жезлы – в зал вступили его величество с ее высочеством. Мальчик и скособочившаяся девочка рука об руку прошествовали к высоким креслам. Карл равнодушно плюхнулся на свое место, Октавия послала присутствующим воздушный поцелуй. Вновь грохнули жезлы, выпуская на свободу виолины, затем из-за ширм выбежали фрейлины. Они были снежинками, они резвились и кружились.
– Помнишь? – улыбнулась Георгия. – Мы были такими же…
– Мы еще были осенними листьями.
– Ты забыла весну и лето… Осень, Арлина, это грусть! Тебе грустно?
– А тебе разве нет?
– Нет, меня чужая молодость и чужое счастье радуют. Я словно бы возвращаюсь в юность.
– Я тоже.
Снежинки старательно резвились, в музыку вплеталось шуршанье, шорохи и иногда топанье; одетые в белые платьица и блестящие колючие диадемы фрейлины сбегались и разбегались, брались за руки, разбивались на пары, выстраивались в шеренги… Шеренги колыхались, извивались, завязывались узлами и вновь распадались на одиноких кружащихся дев. Некоторых Арлетта узнавала. Леони Дорак, девицы Гогенлоэ, непривычно не розовая и, кажется, начинающая уставать Иоланта… или не Иоланта? Та была ниже Леони. Значит, Лионелла.
– Мы танцевали лучше.
– Не все, хотя Жозина была сама грация…
– Ей всегда доставались лучшие роли. Теперь я удивляюсь маминой справедливости, а тогда мне просто хотелось побыть Снежной птицей. Тише, смотри!
Обращать внимание на то, что она всего лишь отвечает, Арлетта нужным не сочла.
2
В итоге все утряслось, хотя изначальная диспозиция была ужасна. Наследника Валмонов дурак-распорядитель собрался отправить к женихам, а госпожу Скварца, отпустившую будущую свекровь к герцогине, пристроить к супруге экстерриора. Против Анны Рафиано Валме ничего не имел, но промелькнувшая в глазах Франчески смешинка означала вызов. Виконт напрягся и нашел выход, причем изящный. Распорядитель узнал, что до прибытия ко двору полномочного посла Ургота таковым остается граф Ченизу, которому, равно как и опекаемой им знатной фельпской гостье, надлежит пребывать среди дипломатов, желательно кагетских и бакранских. Возражений не нашлось, и Марсель с Франческой водворились меж Бурразом и уважаемым бакраном, за спиной которого стоял рэй Жакна. Это было и неудобно, и несправедливо, пришлось добывать дополнительный стул и пристраивать его сзади.
За всеми этими хлопотами виконт не успел объяснить бакранам суть действа, что не замедлило сказаться. Растерявшийся Жакна не мог взять в толк, что обещанными хрупкими снежинками были отплясывающие девы.
– Это – игра, – шепотом объяснил горцу Валме, – у вас играют в козлов и барсов, а они играют в снежинок.
– Снег не живет, – растерялся рэй, – а взрослые не играют.
– Неважно. Слушай музыку.
Музыка была хороша и прекрасно бы обошлась без танца, хотя пышные пейзанские юбочки и игольчатые диадемы снежинок не портили. Некоторых. Большинство же напоминало симпатичные плотненькие снежки, которые то нанизывали на веревочку и крутили, то разбрасывали по залу.
– Они устают, – с должным акцентом огорчился Бурраз. – Нэлза танцэват долго и быстро.
– Сейчас будут стихи, – утешил посла Марсель, – снежинки немного отдохнут, и начнется главное.
Хрупкие снежинки свились в толстую переливчатую гусеницу, которая под затихающие флейты шустро обогнула зал и стала разваливаться, начиная с хвоста. Девы в белых платьях поочередно опускались на пол и застывали под осыпающимися блесками; казалось, их солит кто-то большой и голодный. Стукнули палки, снежинки торопливо сменили позы – лежавшие приподнялись на коленях, коленопреклоненные сели, сидевшие вскочили и протянули руки кто к люстре, кто – к занавешенным окнам, зато стоявшие изящно прилегли на бочок; тоненько зазвенела какая-то музыкальная штуковина, отчего-то взволновав Жакну.
– Пришло Зло? – встревоженно осведомился он. – Или так надо?
– Надо. Это почти мистерия, а в мистерии без зла не обойтись, но оно будет повержено, – заверил Марсель и, предвосхищая следующий вопрос, добавил: – Нам не надо ничего делать, только смотреть.
– На кого? – не отставал бакран.
– Сейчас начнутся стихи, и я расскажу.
Звон затих, зато заиграла арфа, предвещая поэзию. Первый сонет читала Октавия, и это оказалось не так уж и плохо, поскольку принцесса даже не думала завывать. У ее высочества было взрослое платье, настоящие украшения и отличное настроение, а радость, если в ней нет злобы, не только не склонна к вою, но и заразительна. Марсель глянул на Жакну, тот внимал ее высочеству, даже не порываясь расспрашивать, ведь и так ясно, что зима – это красиво и хорошо. Принцесса пообещала посадить тонкий месяц в хрустальное лукошко и уступила место более взрослым чтицам; эти выли уже всерьез, чем Валме и воспользовался, объяснив дипломатам, что после стихов наступит ночь и на охоту выйдет Зло в виде волка, который будет преследовать Принцессу-Лань и почти догонит, но вмешаются хрупкие снежинки. Они устроят метель и собьют волка со следа, а тот от бессильной злости расскажет им про страшную весну. Снежинки испугаются, но Принцесса-Лань их успокоит и объяснит, что они не умрут, а станут сверкающими капельками, которые напоят землю, и та расцветет.
– И это всё? – рэй Жакна казался несколько удивленным. – Лань разве не скажет, что вырастет трава, которую она съест?
– Она не успеет, потому что к ней придет ее возлюбленный.
– Но зима не годится для гона, нужно ждать осени.
– Мой дорогой рэй, – Марсель покосился на Франческу, та с трудом сдерживала смех, – искусство отнюдь не всегда совместимо с правдой и логикой. Если ему нужно, чтобы что-то было, оно будет.
– Тогда козлята родятся слабыми!
– Если они не волшебные, – подсказала госпожа Скварца. – Волшебство объясняет все. Смотрите, это кажется милым. Жаль, я не заметила, откуда взялся месяц.
– Это волшебство, Франческа, – шепнул Валме. Принцесса с крупным серебряным месяцем в руках в самом деле была мила, эдакая поймавшая лунную рыбку кошечка. Вновь ожила арфа, из-за трона появилась Мария Тристрам в темно-синей накидке и с ажурной серебряной корзиной, в которую месяц и водворили. Лежащие, сидящие и стоящие снежинки воздели руки. На балконе завыло. Наступила ночь.
3
Что бы ни намеревался выпросить за свои услуги Коко, он это заслужил: ночная сюита могла всерьез напугать. Если бы не заученно поворачивающиеся и перебегающие с места на место девы, напрочь разрушающие мрачноватое очарование.
