«СовТест» – то есть «тест на совместимость» – был впечатляющим продуктом компьютерной техники. Проанализировав тысячи ключевых переменных, он с абсолютной уверенностью рассчитывал, насколько счастливы будут вместе те или иные два человека. «Никогда не пытайтесь соединять сердца, – гласило руководство, – пока не запустите „СовТест“».
– Неудивительно, что они друг друга любят, – сказал Крейг. – Ты погляди.
Он ввел в компьютер имена Сэма и Лоры, нажал F4 и стал ждать результатов. Когда на экране появились цифры, Элиза восхищенно присвистнула. Оценка совместимости варьировалась от нуля («неизбежное убийство/самоубийство») до ста («гарантированное блаженство») очков. У Сэма и Лоры было девяносто шесть. Совпадали их чувство юмора и вкус в выборе мебели. Они оба горели любовью к чесноку и ненавистью к грибам. Оба казались друг другу симпатичными – Лора считала очаровательным и то, что Сэм начинал понемногу лысеть. Даже вкусы желейных мишек им нравились разные, так что так что при покупке одной пачки на двоих в кинотеатре исключались какие бы то ни было ссоры и обиды. Идеальную совместимость портила лишь кривая носовая перегородка Сэма: Лора спала чутко, и его храп, скорее всего, мог бы иногда ее будить. Но небольшая операция могла исправить и это.
– Как они познакомились? – спросила Элиза.
– Сейчас покажу, – откликнулся Крейг.
Он набрал в Сервере «Сэм Катц и Лора Поттс» и нажал на самую первую ссылку.
Земля. 4 сентября 2007 года
О протесте Лора Поттс прочитала на огромной красной листовке, висевшей на доске мероприятий:
Каждые два часа на бангладешской фабрике погибает один безвинный ребенок.
Не стой в стороне.
Сбор в полдень субботы.
Пересечение Четырнадцатой улицы и Бродвея.
Информация показалась девушке не слишком правдоподобной (согласно этой статистике, каждый день погибало по двенадцать детей). Но очередного одинокого дня, полного батончиков-мюсли и сомнений в том, не стоит ли позвонить матери, Лора бы просто не вынесла. Она пропустила вечеринку в «Сигма Ню» и проспала всю напролет поездку к статуе Свободы. Сегодня был последний день знакомства с колледжем, и этот протест казался Лоре последним – быть может, что и в жизни – шансом завести друзей.
Пока что все было просто ужасно. Лора жила в комнате на шестерых – с пятью девушками, только что принятыми в команду по хоккею на траве: эти огромные, словно молодые кобылы, дамы вечно занимали душ и размахивали клюшками, которые везде таскали с собой. Лора пыталась завести с ними беседу, но они все время спешили в спортзал или столовую и, кажется, ее попросту не слушали. Ей снова и снова, из раза в раз приходилось повторять им одно и то же.
– Привет, я Лора. Я из Афин, это в Джорджии.
– Что?
– Из Афин!
– Что?
– Это на юге!
– А.
Подобные разговоры ее беспокоили. Может, ее не понимали из-за акцента? Может, она говорила слишком тихо?
Две самые близкие ее подруги учились в университете Джорджии. Она хотела позвонить им, но боялась, что начнет плакать в трубку. Вместо этого она посылала им короткие сдержанные электронные письма в стиле путеводителя по Нью-Йорку.
«Здесь так много потрясающих ресторанов, – гласило последнее письмо. – Можно хоть всю жизнь ужинать в разных заведениях, но все всё равно не обойти!»
По правде говоря, сама она была только в одном – потрясающе дорогом японском ресторане с нелепыми жестяными меню. Она пошла туда на свой второй вечер после прибытия с большой группой других первокурсников. Официант шесть раз переспрашивал у нее заказ и в конце концов попросил записать его на листе бумаги. Она сидела напротив парня из Лос-Анджелеса и девушки из Коннектикута, болтавших о совершенно незнакомых ей книгах. На первой же минуте беседы Лора соврала, что читала «Сиддхартху», и остаток ужина провела, представляя, что будет, если этот обман раскроется. К десерту парень с девушкой уже щебетали о политике, прикасаясь друг к другу лодыжками под столом. Лора сидела молча, молясь, чтобы кто-нибудь заговорил и с ней. Через десять безмолвных минут ее похлопал по плечу какой-то нервный паренек. Она тут же повернулась к нему с самой теплой улыбкой на лице.
– Привет! – воскликнула она. – Как делишки?
– Если ты брала саке, – пробормотал паренек, – то с тебя семьдесят восемь долларов.
В день протеста Лора встала пораньше и надела контактные линзы. Она твердо намеревалась стать частью коллектива, даже если для этого требовалось решить бангладешский вопрос. Она надела свой самый дерзкий свитшот, коричневую конопляную худи, а по пути к Четырнадцатой улице, занявшем лишь несколько минут, дала себе слово завести хотя бы одного друга.
Бросив всего лишь один взгляд на лидера протеста, Лора поняла, что совершила ошибку. Та стояла на перевернутом ведре в черном мешковатом платье, била в большой бесформенный барабан и кричала:
– На бангладешских фабриках трудятся четыре тысячи детей-рабов! Они вкалывают у ткацкого станка по восемнадцать часов в день, в душных бункерах без окон. Если ребенок покидает рабочее место, ему стреляют в лицо солдаты Читтагонгской армии! Разве это справедливо?
– Нет! – дружно закричала толпа.
– Ему стреляют в лицо! – с нажимом повторила женщина.
Лора с ужасом поняла, что все, кроме нее, одеты в черное. У нее вспотели подмышки. В листовке о дресс-коде не упоминали.
Она глубоко вздохнула и бесстрашно нырнула в галдящую толпу. Кипевшая негодованием девушка встретилась с ней взглядом, и Лора, воспользовавшись случаем, выпалила свое обычное:
– Привет, я Лора!
Девушка протянула ей флаер и пошла дальше, шаркая ногами в толпе. Лора заметила, что на спине у нее было изображение кричащего бангладешского ребенка. Под ним красными печатными буквами вывели: «Правосудие?» Лора задумалась, сколько нужно выждать перед уходом, чтобы ее не сочли бесчувственной.
Ее плечо сжала костлявая ладонь. Когда Лора обернулась, с ней писклявым фальцетом заговорила изможденная девушка.
– Первое твое умирание?
Лора сглотнула. Она что, случайно присоединилась к какой-то суицидальной акции?
– А что такое умирание?
– Это когда притворяешься мертвой, – объяснила девушка. – Чтобы выразить протест против несправедливой смерти других.
Ударили в огромный гонг, и тощая вдруг широко распахнула глаза.
– Начинается!
Лора с ужасом смотрела, как лидер протеста с криком развернула плакат («Столько бангладешских детей убивают каждую неделю»). Не успела она и глазом моргнуть, как уже лежала на грязном тротуаре, прижавшись к асфальту щекой.
В нескольких футах от нее поерзал, пытаясь осмыслить произошедшее, Сэм Катц. Он даже не знал, против чего тут протестуют. Он как раз шел в библиотеку, когда разъяренная девушка сунула ему в лицо листовку.
