Сима по-прежнему не говорила. Но у нее была настолько живая мимика, что мы ее понимали с полувзгляда. Она по-прежнему не терпела прикосновений. Ей требовался четкий режим дня. Врач предупредила – никаких переездов, перестановок в комнате, ремонтов, разводов и прочих стрессовых для ребенка ситуаций.
Дочь росла, но расстройство оставалось. Я искала особенных людей и врачей, которых не пугало ее поведение. Так, нашла стоматолога, который согласился, чтобы в кресле лежал бутерброд – снизу я, на мне – дочь, а сверху – отец. И в таком положении врач лечил моей дочке зубы, рискуя остаться без пальца – так она сопротивлялась.
Становилось не проще, а сложнее. Научившись подпрыгивать, мы столкнулись с новой задачей – научиться делать кувырки назад. И вперед, конечно. Исключительно в лечебных целях. И вставать на мостик. Дети, подобные моей дочери, не умеют ощущать себя в пространстве. Для них перевернутый мир – катастрофа. Начинается паника. Я нашла тренера и полгода водила дочь в секцию спортивной гимнастики. Шесть месяцев ушло на то, чтобы дочь научилась делать кувырки и мостик.
Потом был период плавания и прыжков на батуте – ощущения себя в другой среде и в полете. Я радовалась малейшим достижениям. На то, что у обычных детей уходит день, у нас требовалась неделя. У детей месяц – у нас три.
Но всем тренерам и педагогам я сразу объясняла ситуацию. Честно, без утайки. Кто-то оказывался не готов и сразу отказывался. Кто-то пожимал плечами и не верил в успех. Кто-то готов был нам помогать.
Логопед – отдельная тема. Могу только в очередной раз сказать спасибо нашей Марии Васильевне, которая терпеливо смотрела, как Сима раскладывает карандаши по цветам и размерам. И ее коту Вилли, который позволял себя мучить. А также аквариумным рыбкам, которые Симу успокаивали. Мария Васильевна все поняла и действовала согласно ритуалу – Сима брала табуретку, подставляла к аквариуму, кормила рыбок. Потом играла с Вилли. После этого выкладывала на стол карандаши и тетради. И лишь затем начинала заниматься. У нас дома преподаватель заниматься могла и хотела, но Сима по-прежнему никого не пускала на свою территорию. Мария Васильевна планировала на Симу два часа вместо одного.
Что было потом? Сима заговорила в пять лет. В шесть пошла в школу, к первой учительнице моего сына. В тот же класс, где учился он. Сидела за той же партой. Для Симы это было очень важно и спокойно – старший брат ходил по тем же коридорам, играл в футбол на том же поле, ел в той же столовой. Учителя спрашивали, не младшая ли она сестренка Васи, и Сима чувствовала себя в безопасности – учителя были не чужими людьми, а вроде как дальними знакомыми.
Мы добились колоссальных успехов. Симу обожали учителя – за пунктуальность, привычку раскладывать ручки и карандаши в идеальнейшем порядке, за трудолюбие и спокойствие. Пока все дети бесились на переменах, дочь читала книжку или рисовала.
Да, забыла сказать. Про диагноз наша замечательная первая учительница знала. Школьного психолога не прошли ни сын, ни дочь. Это тоже, к слову. Сын вообще молчал, не ответив ни на один вопрос. Потом сказал, что они были глупыми. Дочь тоже молчала и дорисовывала картинки – на принтере не распечатались забор, собачка и корова.
Вы думаете, можно было выдохнуть? Нет. Дочь по-прежнему сидела на препаратах и витаминах. Один курс сменялся другим. Сима не очень умела общаться с другими детьми, поскольку не ходила в детский сад. Но в классе ее тут же взяли под опеку мальчишки. Лучшая подружка тоже появилась. Девочка, у которой имелись и младшая сестра, и брат, взяла Симу под свое крыло, как сестренку.
Но проблемы оставались. Расстройство, пусть и не явно заметное, никуда не делось.
– Она никогда не сможет поймать мяч, – сказала мне когда-то давно одна врач, не наш лечащий, а сторонний специалист.
И этот мяч врезался мне в голову. В подкорку. Действительно, Сима, научившись танцевать в группе, прыгать, делать кувырки, плавать, не могла поймать мяч. Подбрасывала, но не понимала, что делать дальше. Эта же врач сообщила, что моя дочь никогда не выйдет одна на сцену. Ни при каких обстоятельствах.
Да, дочь у доски терялась и не могла ответить на самый простой вопрос. Сидя за партой, отвечала правильно и быстро. Это меня не пугало, поскольку сын в ее возрасте вообще отвечал из-под парты или из коридора и всегда правильно. Наша учительница не обращала на это внимания – пусть хоть сидя на подоконнике ответит, если ему так комфортнее.
Кстати, это тоже важный момент. Что нужно детям? Считать клеточки, четыре справа, две сверху, между заданиями? Отмерять указательным и средним пальцами красную строку или писать, как удобнее?
У меня есть ответ. В младшей школе важны эти пресловутые клеточки, правила оформления работы. Отступы, почерк с наклоном, отсутствие грязи в тетради. За исправления и помарки можно и нужно снижать оценку. В старшей же дети могут писать на чем угодно, хоть на листах формата А3, если им так удобнее. Как-то классная руководительница сына попросила принести ей три упаковки листов формата А4. Вася, как выяснилось, пишет лишь на этих листах. Один мальчик в классе предпочитал блокноты, другой – тетради на 12 листов, непременно на 12, не больше. А еще один мог плодотворно работать только у доски, когда видел всю картину и пребывал в вертикальном, а не сидячем положении. Перед сдачей экзаменов этого парня учили решать задачи сидя, а не стоя.
Так вот, для начала надо было справиться со страхом публичных выступлений и научить дочь ловить мяч.
За все это время я выбрала собственный механизм действий. Была задача, которую требовалось решить. Мне так было проще сосредоточиться и справиться с собственным материнским страхом. И поверьте, это самое сложное, если вам достался «нестандартный» ребенок. Перестать паниковать и жестко взять себя в руки. Насильно. Не позволять себе распуститься ни на сутки. Поставили цель – и идете к ней маленькими шажочками.
Мяч. Я понимала, насколько это важно, особенно для школьной жизни, где уроки физкультуры предполагают баскетбол, волейбол, пионербол. Умение ловить – жизненно необходимо. Дочь по-прежнему отказывалась от частных уроков. Наша квартира, ее комната оставались исключительно ее территорией, на которую она не допускала посторонних. Мне нужна была секция. И тренеры, готовые рискнуть.
Проходя мимо детского сада, я увидела объявление о наборе в секцию художественной гимнастики. По возрасту дочь проходила, правда, уже со скрипом. Даже любительские секции заинтересованы в малышках трех-четырех лет. Моя почти восьмилетняя дочь считалась «староватой» для начала обучения, пусть и в любительской секции. После просмотра тренер сказала, что все ужасно – «спина деревянная».
– Зато шпагаты есть. Плюс она трудяга, – ответила я.
– Да, она красавица. Одни ноги чего стоят, – признала тренер и улыбнулась.
Оба тренера были молодые, едва за двадцать. Молодость иногда важнее опыта и мудрости. Молодые тренеры не замечали никаких странностей дочери. Ну все со странностями. Зато сразу же отметили трудолюбие и упрямство. Когда все уже валялись на ковре, дочь продолжала отрабатывать элемент. Со слезами, соплями, но не сдавалась. И, как ни удивительно, она позволяла тренерам на себя сесть, растянуть, держать руки. Я не могла в это поверить. Тактильный контакт с чужими людьми – еще одна победа. Впрочем, у Симы никто не спрашивал, как она относится с тому, что ей будут держать колено, гнуть стопы, добиваться шпагата «в минус». Да и девочки в группе оказались разными, но дружными. Они обнимались при встрече, толкались, пихались в раздевалке.
