Я все еще не говорила о проблеме дочки. Она впервые за все время стала самой обычной девочкой – выбегала вместе с остальными из раздевалки, болтала, бегала после занятий по детской площадке. Даже говорить громче стала. И вела себя увереннее.
Наладился сон – тяжелые физические нагрузки не прошли даром. Дочь едва доползала до кровати. Устаканилось и расписание. Сима понимала, что после школы у нее есть ровно двадцать пять минут на обед, еще десять на отдых, и потом нужно садиться за уроки. Иначе доделывать придется после тренировки. И лучше успеть до, поскольку после – ужин, ванная, чтение и отбой.
Ей было комфортно в этом графике. Сима научилась определять время по часам. Стала быстрее учить стихотворения, писать, считать. Жесткий тайминг оказался спасением для дочери, которая не понимала, когда она должна начать и закончить делать, например, уроки. И за сколько минут нужно выучить наизусть стихотворение. Благодаря тренировкам она научилась распределять свое время.
Я боялась, что она не выдержит. Устанет, ей надоест жить по часам. Но с каждым днем становилось все лучше.
И все было хорошо, пока не наступило время первых соревнований. Условных, в школьном зале. Внутриклубных. Больше похожих на открытый урок для родителей. Но дети сдавали нормативы, показывали программы. Зал, украшенный шариками, медали, грамоты, публика из числа бабушек и прочих родственников.
Дочь держалась хорошо, на удивление спокойно. За десять минут до выхода на ковер у нее началась истерика. Она задыхалась, как при панической атаке, мотала головой из стороны в сторону, на меня не реагировала.
Я не знала, как поступить – таблетки не успеют подействовать. Справиться сама не могу. Мимо проходила главный тренер, и я схватила ее за руку.
– Сделайте что-нибудь! – закричала я. – Что хотите! Потом все объясню!
Тренер мгновенно вывела Симу на лестницу, где их никто не мог увидеть. Закрыла дверь.
– Следите за временем! – велела она мне.
– Пять минут до выхода, – кричала я им сквозь дверь.
– Четыре минуты.
– Две минуты.
Они вышли ровно за минуту и побежали в зал. Вывод спортсмена перед выступлением – тоже отдельная тема. Это ритуал, сакральный момент. В нем не могут участвовать родители. Вывод на ковер (на лед) – дело двоих. Спортсмена и тренера. До сих пор не знаю, какие слова подобрала тренер, но дочь вышла и все сделала. С помарками, не попав в музыку, свалившись с простейших элементов, но она вышла. Одна. Перед публикой. Я не видела, как она выступала. У меня тоже случилась истерика, и я плакала в детском туалете. От страха. Правильно ли я поступаю? Нужны ли моей дочери такие психологические перегрузки? Может, выбранный мною путь не такой уж верный?
Я успела выскочить из туалета в тот момент, когда дочь вернулась в раздевалку. Она не плакала. Просто стояла и сотрясалась на мне всем телом. Я сидела на коленях и из последних сил старалась сдержаться.
Позже, когда все закончилось, я подошла к тренеру.
– Спасибо. Я хотела с вами поговорить.
– Нормально все, – отмахнулась тренер, – я вообще из туалета не могла выйти. Как на ковер, так мне в туалет надо. Будем работать. Сима, ты вообще музыку слышала? Где ты и где музыка? Ты подушку забрала? Как? Подарок не забрала? Какую хочешь подушку – синюю или розовую? Так, выбирай быстрее!
Дочь кинулась рыться в пакетах, чтобы выбрать цвет подушки. Я стояла, замерев от неожиданности. Что это было? Музыка? Подушка? И все? Тренер не заметила, что с моей девочкой что-то не так? Точнее, все не так?
Родители не присутствуют на тренировках. Могут подглядывать. Я боялась подглядывать, чтобы лишний раз не расстраиваться. Дома я попросила дочь подбросить мяч и поймать его. Сима подбросила и поймала.
– А еще раз? – попросила я.
Сима подбросила повыше и снова поймала. А потом одной рукой, другой. Попыталась сделать перекат по груди, но не получилось.
Тот день, когда я увидела, что моя дочь не просто подбрасывает мяч, но и ловит его одной рукой, другой, двумя, с отскоком, в воздухе, стал для меня переломным. Всё. Если мы справились с этим, справимся и со всем остальным.
Я тогда фактически нанялась в школу – делала с детьми постановки к разным конкурсам, от художественного слова до мини-спектакля ко Дню Победы. Репетировала песни и танцы ко Дню учителя и помогала с постановкой к Новому году. Каждый день вставала в шесть утра, приводила себя в порядок, чтобы в восемь, до уроков, репетировать в актовом зале. Пользуясь служебным положением, я давала дочери партии в кордебалете. Она должна была или пробежать с куском красного полотна по заднику сцены, или изобразить цветок, или просто красиво выйти, поднять руки, опустить и красиво уйти.
Перед выступлениями Сима лежала за кулисами в полуобмороке. Она была или зеленая, или синяя, или серая. Я экспериментировала с допингом – пустырником, валерьянкой. Однажды перепутала дозировку и влила в дочь свою дозу пустырника. Она все сделала идеально, как в замедленной съемке, – медленно поднимала руки, медленно уходила. Мы заняли первое место. Особо была отмечена грация Симы в роли девочки, которая ходит и красиво руки поднимает. От выступления к выступлению цвет ее лица менялся от серо-белого к зелено-белому.
В это же время она выходила на большие соревнования. Ее выводили два тренера, поскольку не знали, в какую сторону Сима может упасть в обморок, и готовы были подхватить ее с двух сторон. Я возила с собой аптечку на все случаи жизни – от валокордина для бабушек до шоколадок, пластырей телесного цвета, пакетов для экстренной заморозки, лимона и кускового сахара. До сих пор я считаюсь мамой-аптечкой.
Знаете, за что я благодарна тренерам, бесстрашным молодым женщинам, готовым нести ответственность за жизнь и здоровье малышей? За то, что они видели в моей дочери обычную девочку-трудягу. Не особенную, а самую что ни на есть стандартную. Да, фактурную, красивую, но нестабильную психологически. И абсолютно нормальную!
Есть мамы, которым хочется слышать, что их ребенок особенный, не такой, как все. Я же всегда хотела услышать, что моя дочь – обычная, такая же, как все. Да, с особенностями, странностями, но кто из детей сейчас не такой? Все разные!
Иногда Симе на тренировках становилось нехорошо. Специально для нее тренеры носили сахар, лимон, шоколадку и горячий чай в термосе. Отпаивали, заставляли съесть лимон и шоколадку и давали другое задание, но не отправляли ее домой. Я этого не знала. Мне никто не звонил и не говорил, что Симе стало плохо. Я узнавала о том, что дочь «отключилась», уже после.
– Почему мне не позвонили? – спрашивала я.
– Ну не травма же. Со всеми бывает. Молодец, кстати. Я ею довольна, – отвечала тренер.
Единственный конфликт возник с преподавателем хореографии. Сима вечером плакала, никак не могла успокоиться.
– Что тебе сказали? – спросила я.
