Про побочные эффекты социализации и немного про литературу
Спортивные сборы пошли дочке на пользу – к «взрослой» жизни она оказалась более чем готова. Благодаря дискотекам в подмосковном пансионате она узнала строчки из песен современных исполнителей: «Ты пчела, я пчеловод, а мы любим мед. Бжж, мы просто пчелы, бжжжж, на все готовы». И еще шедевральное: «Не надо паники, мы ведь не в «Титанике». Дочь сказала, что про «Титаник» она тоже теперь знает – все смотрели этот фильм, кроме нее! Даже шестилетки! Пришлось объяснять, что «Титаник» – это корабль и правильно употреблять предлог «на», а не «в».
Хотя, когда детям классная руководительница предложила заполнить анкету, в которой был вопрос: «Ваша любимая музыкальная группа, исполнитель», Сима ответила – Чайковский.
Рядом на школьном дворе делились впечатлениями родители первоклашек. Одной бабушке пришлось подходить к учительнице и предупреждать – за месяц отдыха ребенок сильно расширил запас матерных слов. Даже бабушка таких не знает. Но это точно не из семьи, во всем каникулы и «общество» виноваты.
Моя подруга Аня отправила дочек к бабушке под Курск. Свой дом, свежий воздух, здоровое питание – яйца из-под домашних куриц, молоко из-под домашней же козы. Аня работала и смогла повидать дочек только через две недели.
– Мне нужен лясик! – объявила четырехлетняя Соня, когда Аня предложила ей пойти погулять.
– Ящик? Какой ящик? – не поняла мама.
– Не ящик, а лясик! – топнула ногой девочка.
Аня решила, что дочке срочно требуется логопед.
– Велосипед! – объяснила бабушка. – Все дети так называют.
Аня посмеялась и выдохнула. Лясик – очень мило звучит. Но она опять напряглась, когда старшая Настя попросила бабушку испечь посикунчиков.
– Кого? – не поняла Аня.
– Мам, это пирожки. Они умеют пи́сать. Поэтому называются посикунчиками, – объяснила Настя.
Анина мама выросла на севере. Она действительно пекла вкуснейшие пирожки. Их нужно было кусать осторожно – сразу вытекал сок. Оттого они и назывались посикунчиками. Но бабушка так называла не только пирожки с мясом, но и с яблоками, капустой и другими начинками. Она умела приготовить их так, что они истекали соком.
Я тоже переживаю за дочь. Но на сборах она научилась за минуту съедать кашу «Дружба», а любимыми крупами считала пшенку и перловку. Теперь она не терялась в столовой – на сборах ей пришлось отвоевывать котлеты у мальчиков-каратистов. Оказалось, она лучше всех ориентируется в школе – после закоулков подмосковного пансионата ей вообще ничего не страшно. Ну а после общения с тхэквондистами она быстро поставила на место Петю, с которым ее посадили за парту по принципу «мальчик-девочка». Петя, считающийся главным хулиганом в классе, теперь ходит шелковым, а классная радостно объявила: «Кто из мальчиков будет плохо себя вести, посажу с Симой». Не знаю, чем она им угрожает, возможно, перспективой делать сто отжиманий.
Учителя тоже люди
Учителя тоже иногда путаются в словах, словосочетаниях, выражениях.
Так, например, произошло с несчастным «Кавказским пленником» – вечным проклятием «началки». Учительница в электронном журнале написала задание – читать «Кавказского пленника» Лермонтова. Педагоги тоже люди и имеют право путать и забывать жизненно важные вещи. Например, учительница параллельного класса пожаловалась, что минут пять не могла вспомнить отчество Зощенко. Но вот вылетело из головы – и все. Что-то очевидное. Поскольку старшее поколение не гуглит по любому поводу, то учительница ходила и буквально страдала. Михаил… как его? Вроде бы Михайлович, а вроде бы и нет. Но как она вообще могла такое забыть? Невозможно! А днем раньше она весь вечер называла свою единственную и обожаемую внучку Катей, хотя внучку звали Сонечка. А Катя – даже не любимая ученица, а мама ученицы, которую учительница собиралась вызвать в школу и сообщить что-то важное. А что именно, не записала и забыла. Помнила, что надо вызвать в школу именно Катю. Тоже вот странно – в памяти имя матери всплыло, а не ученицы. Хорошо хоть восьмилетняя внучка помогла – загуглила Зощенко и подтвердила: Михалыч он, Михалыч…
Так вот, наша любимая учительница тоже не то записала в дневнике, но детям устно объяснила, что читать надо другого «Кавказского пленника». Дети, естественно, кивнули и тут же забыли про всех пленников, вместе взятых.
Вечером родители спрашивали друг у друга, какого «Кавказского пленника» надо читать? Многие похвастались, что Лермонтова уже прочли. Мама Дани сообщила, что специально за книжкой в магазин съездила. Тут мама Лизы, которая обычно все знает, авторитетно заявила, что читать надо «Пленника» Пушкина. (Вот ровно то же самое происходило, когда в четвертом классе учился Вася. Один в один история повторялась. Тогда не только одна мама ездила в книжный, а все дружно, потому что книги в то время еще не скачивались, а покупались в бумажном виде. Еще и стыдно было, если книги в домашней библиотеке не обнаруживалось.)
Так вот, после сообщения, что «Пленник» не тот, а другой, все бросились искать Пушкина. Мама Дани отправила за «Кавказским пленником» старшего сына, понадеявшись на то, что десятиклассник уж точно знает, какой из «Пленников» нужен. Сын, не особо вникнув в проблему, вернулся со вторым экземпляром Лермонтова. Но тут мама Лизы написала, что провела расследование и «Кавказских пленников» оказалось целых три. Еще и у Толстого!
Тут родительский чат закипел, разволновался и потребовал конкретной ссылки и авторитетного мнения. Ведь Толстых тоже несколько. Фиг знает сколько. «Три Толстых!» – поделилась авторитетным знанием еще одна мама. «Не три, а трое!» – фыркнула другая мама. Тут на помощь пришел папа – счастливый обладатель школьной хрестоматии. «Лев Николаич! Сто процентов! Его пленник!» – написал родитель. Все вроде бы успокоились и пошли читать Толстого. Папа уж точно в брутальном чтиве понимать должен.
Данина мама отправила старшего сына в книжный и велела купить Толстого. Сын вернулся с томиком Пушкина, который ему выдала продавец. Да, там был «Кавказский пленник». Данина мама надавала сыну по голове книжкой, но тут опять разволновался родительский чат. Аж трое (а не три) детей сообщили, что нужен не «Пленник», а «Пленница». Кавказская. Вот прямо клялись, что именно так и услышали учительницу. Про пленницу родителям было известно только то, что это кино. Опять же, когда та же история развивалась в классе сына, мы усадили его смотреть Гайдая, да и сами, пользуясь случаем, с удовольствием уселись рядом пересматривать комедию. Вася веселился и пошел читать «Кавказского пленника» с другим настроением, решив, что и у Толстого комедия. Нет, потом он, конечно, сетовал на то, что его жестоко обманули, но было поздно.
Ошалевшие нынешние четвероклашки прочитали всех трех «Кавказских пленников». Родители и дети ругались в чате: «Вот ведь писатели. Поназывают одинаково, а нам потом мучиться!» В девятилетней давности «началке» мы, родители, пошли еще дальше и составили целый список произведений с одинаковыми названиями: Золушка есть у Шарля Перро и у братьев Гримм. У Шарля Перро все сплошное ми-ми-ми, а у братьев Гримм сестры Золушки занимаются членовредительством – одна ради принца большой палец отрубает ножом, другая – кусок пятки, чтобы в туфельку влезть. Стихотворение «Пророк» – у Пушкина и Лермонтова. «Узник» у Пушкина – это «сижу за решеткой в темнице сырой», а «Узник» Лермонтова – это про «отворите мне темницу, дайте мне сиянье дня, черноглазую девицу, черногривого коня». Сыну я братьев Гримм подсовывала и Лермонтова, а дочке, понятное дело, Перро и Пушкина. «Детство» есть и у Горького, и у Толстого. В школе проходят Горького, про сиротское детство. Хотя, на мой взгляд, у Толстого любопытнее для семиклассников – любовь-морковь, страдания-переживания.
