– Это называлось вертеп? – осторожно спросила я дочь.
– Не знаю, – честно ответила она.
На следующий день я стояла у стойки охраны и махала руками нашей учительнице.
– Надо сделать вертеп? – спросила я.
– Да, – ответила она и чуть не заплакала. – Ну как я объясню это детям, если даже родители не знают значения этого слова?
Учительница была права. Я тут же вспомнила свое детство, в котором слово «вертеп» было прочно связано с военруком. Он, заходя в класс, традиционно повторял: «Устроили тут вертеп, притон, бардак!» После чего начинал рассказывать про атомный взрыв или заставлял нас бегать по коридору в противогазах.
Мастер-классов по изготовлению вертепов в интернете обнаружилось не так уж и много. На одном ютьюб-канале женщина-рукодельница рассказывала, как шить «во́лхов» – с ударением на первый слог. Так что оказалось проще найти инструкции: «Овечки своими руками», «Куклы из фетра». С ослами было напряженно – все в основном шили лошадей.
Я начала шить кукол-волхвов и отправилась собирать на улице палки. Сено купила в зоомагазине: если вам нужно для поделок что-то похожее на солому – ищите корм для морских свинок и хомяков. Еловые лапы отстригла от елок в парке. Когда искала ткань для нарядов, мне не требовалось много, всего по двадцать сантиметров. Меня дважды спросили – для чего? Я честно рассказывала про волхвов, Марию и Иосифа.
– Вы из свидетелей? – строго спросила меня продавец и посмотрела недобро.
– Каких свидетелей? – не поняла я.
– Иеговы! Не буду вас обслуживать! Я православная! – объявила она.
Я пыталась ей рассказать, что у меня муж – еврей, мама – буддистка (с ее слов), сын – агностик, сама я – атеистка, но продавец отказалась отрезать мне куски ткани, видимо, опасаясь, что таким образом я втяну ее в секту.
Зато я подружилась с чудесной женщиной, которая производила впечатление сумасшедшей. Взгляд у нее и вправду был безумный. Она оббегала уже все магазины в поисках шаров из пенопласта разных размеров и в отчаянии добежала до магазина тканей.
– Что за день такой сегодня? – возмутилась продавец. – Одни больные приходят!
– Я не больная, а учительница младших классов. Нужно снеговиков детям сделать, а родители не хотят, – объяснила учительница, чуть не плача.
Я шила волхвов и обклеивала тканью обувную коробку, рассказывала дочке про Вифлеемскую звезду и почему она не пятиконечная. Сима же никак не могла запомнить, как зовут младенца, и называла его то Сусик, то Исик – должно же быть у ребенка ласкательное имя. А когда я приклеила младенца к люльке, чтобы не выпал при транспортировке, дочь чуть не заплакала:
– Как же он теперь расти будет? Ему же гулять надо, развиваться, а не в люльке все время лежать.
А я вдруг вспомнила, как в возрасте своей дочери, живя в осетинском селе у бабушки, разрезала цветную бумагу на полосочки. Каждая полоска означала доброе дело. Никакого вертепа, естественно, не было, но на подоконнике у бабушки в комнате стояла маленькая корзинка, куда, сделав доброе дело, можно было положить бумажку. Корзинка появлялась незадолго до Рождества. Уже став взрослой, я узнала, что это своеобразная воспитательная игра – бумажки служили перинкой для новорожденного Иисуса. Чем больше добрых дел совершит ребенок, чем больше полосочек окажется в люльке, тем мягче будет спать младенцу.
Когда вертеп был практически готов – особенно я гордилась ангелом и овечками, – пришел муж, критически оглядел работу и, естественно, нашел, к чему придраться.
– А почему у тебя Мария блондинка? И где, собственно, осел? Или хотя бы верблюд?
Марии я действительно сделала светлые волосы – другой пряжи в доме не нашлось, а для осла мне не хватило места в коробке и проволоки. Рассказала мужу про проблемы с материалами. Муж, очень трепетно относящийся к историческим соответствиям, ответил в стиле военрука:
– Это не вертеп, а бедлам какой-то.
Вертеп отнесли в школу. Дети и учительница были в восторге. За это время родители, естественно, пустились в теологические споры и делились сомнениями – признает ли православная церковь вертепы и зачем забивать детям этим голову? Православная церковь вертепы не только признает, но и поставила на коммерческую основу – фигурки святого семейства, а также домашний скот продаются в церковных лавках. Для детей наша поделка стала тем, чем и должна была быть – кукольным театром с фигурками. Даже мальчики подбегали к нашей работе и говорили: «Какие классные овечки!» Девочки пытались отодрать люльку и рассмотреть младенца.
На столе в холле стояли только две работы – наша и еще одного мальчика из параллельного класса. И все шло к тому, что именно наша работа займет первое место ввиду отсутствия конкуренции, о чем я гордо сообщила домашним.
– Я не поеду в храм Христа Спасителя, – объявил муж. – Я лучше в синагогу…
– Победителей еще не объявили, – ответила я, исключительно чтобы потянуть время: в победе я была уверена.
Так и случилось. Наш с дочкой вертеп, несмотря на Марию-блондинку и отсутствие осла, отправился на следующий конкурсный этап – в храм другого района. Требовалось присутствие конкурсантов-финалистов.
Я волновалась, поскольку не была готова к лекции про вероисповедания. Сына мы провели по всем религиозным объектам, объяснили разницу между католической мессой, намазом и православной службой. Я заодно рассказала про халяльное мясо. Мацу он и так всегда видел в доме – нет ничего вкуснее омлета с мацой. После курса по истории религий и экскурсий по святым местам сын в одиннадцать-двенадцать лет стал агностиком и до сих пор им остается. Дочку же мы просветить забыли.
Я боялась, что Сима испугается, если с ней грубо заговорят или одернут замечанием – в наших храмах истово верующие бабули не всегда выбирают выражения и тон. Чтобы проявить уважение, я надела юбку, на дочку платье. Накинула на голову платок. Для Симы тоже прихватила некое подобие платочка.
Храм оказался совсем новым и современным. Меньше всего он походил на место для молитв и общения с богом: забитая машинами стоянка, гардероб внизу, туалет направо, лифт, столовая, больше похожая на кафе. На втором этаже – лавочка с чаями, сладостями и прочими вкусностями.
– Ненастоящие картины, – сообщила Сима, посмотрев на иконы. Она занимается рисованием, но не это главное. Как все дети, она остро чувствует новодел и подделку.
Никто не требовал, чтобы девочки и женщины были в платках. Многие мамы стояли в джинсах. Детей напоили чаем с пряниками и баранками.
Потом мы голосовали, оставляя на бумажках номера понравившихся работ и бросая их в корзинку. Поскольку некоторые школы выступили коллективами и заранее договорились голосовать друг за друга, шансов пройти в суперфинал у нас не имелось никаких. Оказалось, что дочь это прекрасно понимала – победа в конкурсе не всегда бывает честной.
Сима попросила забрать поделку из храма, чтобы она хранилась дома. Я ей рассказала про полоски бумаги из моего детства, и она тоже решила совершить много добрых дел, чтобы младенцу было мягче лежать.
