– Умерла моя дочь.
Мне было известно, что она в состоянии алкогольного опьянения попала вместе с супругом в аварию. Погибли оба.
Достаю из внутреннего кармана пальто несколько фотографий, на которых изображена маленькая девочка двух лет, задорно улыбающаяся на руках деда, и кидаю Черному. Он смотрит на фото, отшатнувшись, и поднимает на меня глаза с тем выражением, которого я так ждал.
– Она тебе ничего не сделала, только я должен отвечать за свои грехи, – понимая примерное направление моих мыслей, пытается вразумить меня.
– Отчего же за твои грехи отвечал мой сын, лишившись матери? – спрашиваю я, изучая напряжение, которое захлестывает его все сильнее и сильнее, когда он понимает, что меня ничего не остановит совершить свою черную месть.
Он качает головой, словно не веря, что я могу уничтожить единственную кровную родственницу, которая у него осталась. Возможно, он мечтал, что сможет вырастить её не такой, какой была дочка, имел планы и надежды на её светлое будущее, в котором он будет принимать непосредственное участие. Хочу отнять у него все мечты, лишить последней надежды перед смертью.
– Как тебе, Черный, что после тебя и следа на Земле не останется? – поднимаю пистолет целясь меж бровей.
– Не трогай Полю, ты же человечный, Франк, не надо. – Его глаза наливаются кровью от осознания того, что меня ничто не остановить убить его и его внучку.
Я спускаю курок, наблюдая, как из глаз уходит жизнь, но он продолжает смотреть в мою сторону пустотой смерти. Сижу так некоторое время, не чувствуя облегчения. Завтра на месте этого деревянного дома останется только пепелище.
Сын не жаждал встречаться со мной, а увидев, удивился моему внешнему виду, но я понял это лишь по поднятым на мгновение темным бровям.
– София неплохо на тебя влияет, – усаживаясь за стол в одном из московских ресторанов, произносит он.
– Мама, – поправляю его, понимая, насколько сложный разговор нам предстоит. София бы никогда не смогла рассказать своему ребенку причину ухода, да и не видела она в этой причине себе оправдания.
Клим раздраженно переводит взгляд с меня на улицу, рассматривая проносящиеся машины.
– Это я виноват в том, что она ушла тогда. Не она.
Никогда не испытывал такого стыда, как сегодня, когда признавался сыну в собственной слабости, в том, что не смог уберечь его мать. Мне было физически больно продолжать смотреть в его глаза, потому что именно мне не было оправдания, именно я виноват в том, что в детстве лишил его самого близкого для него человека, я лишил его матери и лишил его отца, который мог бы проявлять больше эмоций, чем кусок гранита. И я – тот человек, которому ничего не стоило поступить с ним почти так же, как когда-то поступили со мной, обманом разрушив отношения с близким человеком. Пусть я и считал, что делаю это во благо, уберегая сына от болезненной привязанности, подобной той, которую испытывал к его матери.
– Где Черный сейчас? – спрашивает Клим. Его лицо бледное, напряженное, словно он сам просчитывает варианты убийства человека, которого помнил в своем детстве.
– Я с ним разобрался. Жаль, что так поздно.
Клим кивает, понимая, о чем я, сжимая с силой ткань салфетки.
Я вернулся в загородный дом, расположенный в Подмосковье, оставшийся в моей собственности благодаря одной из принадлежащих мне офшорных компаний в регионе, где не раскрывают своих акционеров и до которой не смог добраться Клим. Хоть ему и казалось, что он лишил меня всего моего финансового состояния, но это было не совсем так. Да, части компаний я лишился, но в моем распоряжении остались деньги на счетах и имущество, доступ к которым я имел через третьих лиц.
Услышал шум, раздававшийся с первого этажа, и спустился в холл, обнаружив разъяренную Софию, беседующую с растерянной домработницей. Она повернулась в мою сторону, метая молнии, и я остановился, забывая, как дышать, изучая её совершенную красоту.
– Самгин, какой же ты гад! Ты просто сбежал!
Прикрываю веки, представляя, как мое исчезновение, должно быть, выглядело в ее глазах. Молча покинул её на следующее утро после тяжелой ночи, не в силах ни спать, ни есть, пока Черный продолжает дышать, не хотел с ней обсуждать, как поступлю с ним, да и не знал еще на тот момент, но не сомневался, что она вновь попробует убедить меня не трогать его. Это был бы бесполезный разговор, поэтому я посчитал, что проще все решить, не впутывая её.
– Я не сбежал, – подхожу к ней, положив руки ей на талию, притягивая к себе, – просто у меня была пара нерешенных дел.
Соня внимательно всматривается в мои глаза.
– Я все знаю, Самгин, но Черный умер еще месяц назад, – хмурится она, задирая подбородок, с взглядом в котором сквозит обида оттого, что я все это время не объявлялся.
– Как ты?
Она тяжело вздыхает, обдумывая вопрос, правильно понимания вложенное в него значение.
– Легче, – кивает и я понимаю, что не зря он сдох.
– Хорошо.
София замирает, прислушиваясь и смотрит на меня сузив глаза.
– У тебя, что, там женщина? – услышав звуки, раздавшиеся со второго этажа, спрашивает так, словно готова вот-вот вытащить нож и перерезать горло. Для начала – мне.
– И не одна, – признаюсь.
София открывается от меня и стремительно поднимается по лестнице в очевидном намерении отыскать моих любовниц, но вместо них раскрывает дверь в детскую и замирает, недоуменно рассматривая розовую комнату и няню, играющую с девочкой.
Не знал, как ей признаться, что готовлю документы для опекунства над внучкой Черного. Деньги помогли мне забрать её в свой дом, но официальные документы из органов опеки еще не были получены.
Кладу руку на её плечо, подходя ближе.
– Это внучка Дениса; не знал, как тебе сказать о ней. У нее никого не осталось.
Соня убирает мою руку с плеча и подходит к ним, присаживаясь на колени на толстом ворсистом ковре, изучая девчушку. Я стою, слыша биение собственного сердца, испытывая облегчение. Мне отчего-то казалось, что Соня будет разъярена, когда узнает о моем поступке, и не сможет смотреть на этого ребенка спокойно, зная, чья кровь течет в его жилах.
Когда разговаривал с Чернышевым, знал, что убить ребенка не смогу, но мысль, что его внучка будет считать меня своим родственником, приносила какое-то извращенное чувство удовлетворения.
Спустя несколько лет
Дверь автомобиля распахивается, и из нее выбегает мальчик с густой темной шевелюрой, пока не врезается в ноги деда.
Высокий мужчина поднимает мальчугана на руки, любуясь его сходством с собственным сыном.
– Здравствуй, мой Король, – улыбается он, целуя внука в щеку. Мальчик порывисто обнимает деда и начинает ерзать, непоседливо желая вновь ощутить твердую почву под ногами.
