В двенадцать я первый раз услышал, как кто-то так обращается к отцу, и сдох бы от смеха, если бы не царившая вокруг в этот момент атмосфера. У него была деловая встреча, больше похожая на сходку криминальных авторитетов, которые столпились у дверей его кабинета, ожидая аудиенции главаря. Тогда, похожий на пивной бочонок мужчина средних лет, с толстой золотой цепочкой на красной шее и таким же красным покрытым потом от страха лицом, что-то втирал верзиле рядом.
- Шип, ты же знаешь, если сейчас Толик Франклин пойдет в отказную, меня же уничтожат, в цемент закатают.
Когда отец вышел из своего кабинета этот толстяк буквально бросился ему в ноги.
- Франклин, - растопырил похожие на сосиски пальцы, средний из которых был зажат в тиски золотой печатки, - мы тихо порешаем это дело и выкупим здание, тебе не о чем волноваться.
Отец хмуро молчал, всем своим видом выказывая недовольство.
Толстяк испуганно глотал слюну.
Не знаю, чем закончилась та встреча, но именно тогда я впервые осознал, кем был в действительности мой отец.
Я ненавидел этот город и всё с ним связанное, находиться в этой глуши для меня было пыткам подобно, он душил меня своими маленькими улицами и узкими дорогами, облезлыми домами и особами, которые видели такую машину как моя только в кино и очень хотели посидеть на её переднем сидении и потрахаться со мной на заднем. Не могу сказать, что ко мне охотницы за деньгами как-то иначе относились в Москве или любом другом крупном городе мира, но только тут моё воображение рисовало запах разбитой российской глубинки, исходивший от их тел.
Не зря ко мне приклеилась репутация редкого гада неопознанного вида, потому что мы с друзьями не брезгали ставить ставки на глупых алчных девиц. Одним из излюбленных наших развлечений были споры о том, кто первый распечатает провинциалочку, которую отлавливали у стен учебных заведений Москвы. Выбирали самых красивых и на вид невинных, ухаживали по всем канонам жанра, а после первой ночи пропадали навсегда. Вопрос был лишь в том, как скоро произойдет эта первая ночь. В день знакомства, через неделю и или, для самых стойких через десять дней. Таких, к слову, было мало, и как правило речь шла не о высоких моральных принципах, а о хитрой натуре очередной избранницы, которая распознавала игру и знала её правила. Никто в накладе не оставался. Вскоре такими играми я пресытился, как и продажными девами, жадными до статуса и денег.
Но я не искал от кого-то светлых и искренних чувств, просто потому что никогда в них не верил. Можете называть это моральной травмой связанной с тем, что мать бросила меня, когда мне было семь лет и укатила в неизвестном направлении, а отец всё свое свободное время посвящал работе и утолению горечи между ног очередной секретарши, просто потому что они были ближе всего к барскому телу. Вот и очередная жена отца некогда была его помощницей. Вспоминая её, меня начинало тошнить. Но отец, когда сообщил мне о скором браке, пояснил свой выбор.
- С Алисой всё предельно ясно и понятно, она любит мои деньги, а я люблю её тело. Не беспокойся сын, нас с ней связывают не чувства, а жесткий брачный контракт.
К сожалению, у Алисы оказался отпрыск одного со мной возраста, которого мне приходилось терпеть рядом с собой, о котором хочется вспоминать еще меньше, чем о его мамаше.
Этим ранним утром я ехал домой из ночного клуба, где зависал с друзьями, которые сжалились надо мной и приехали из Москвы, города сейчас для меня запретного, ведь отец очень серьезно отнесся к ссылке и в моих наручных часах был датчик отслеживания местоположения. Стоило мне покинуть пределы города Н., соответствующий сигнал приходил отцу. Если бы я попробовал снять часы, и моя физиономия засветилась на камерах любого из клубов Москвы, наказание в виде еще одного дополнительного месяца ссылки не заставило бы себя ждать. Отец был суров.
Я был трезв как стеклышко, когда садился за руль серого спортивного авто, выделявшегося среди других машин этого города. Днем у меня была назначена важная рабочая встреча, от которой я не мог откреститься, но на вечер у меня были более чем грандиозные планы, в которые входили друзья, выпивка и красивые женщины, «знающие себе цену».
С утра машин и пешеходов практически не было, и я с удовольствием несся на запредельной скорости по улицам города, представляя себя совсем в другом месте. Впереди замаячил светофор, который обычно в такую рань мигал оранжевым сигналом, а сейчас отсвечивал, предупреждая о необходимости остановиться перед пустым пешеходным переходом. Никаких пешеходов впереди не намечалось и перед пересечением перекрестка, я лишь немного сбавил скорость, когда боковым зрением поймал несущуюся на скорости под мои колеса девчонку. Всё решали доли секунд, когда я, резко ударяя по тормозам, попытался увести машину в противоположную от самоубийцы сторону.
В лицо ударили подушки безопасности, которые я смял, вылетая из машины. Подбежал к девчонке, показалось совсем ребенку, отброшенной моей машиной немного вперед. В горле от страха за нее всё пересохло. Я мог быть каким угодно ублюдочным подонком, но не убийцей.
- Малыш, ты как? - задал я самый тупой в мире вопрос, присаживаясь на колени рядом с ней, не зная куда день свои руки и как ей помочь.
Девчонка открыла свои ошалевшие глаза, судорожно вздохнула и посмотрела полными ужаса глазами на свою ногу. Теперь мы вместе наблюдали за выпирающей неестественным образом в щиколотке костью.
- Это ерунда, малыш, до свадьбы заживет, - нес я чепуху, попутно набирая друг за другом скорую, адвоката и полицию.
Девчонка должно быть провалилась в обморок, потому что со стоном закрыла глаза и отключилась. В тайне я был этому рад, потому что не было сил смотреть в эти полные боли и страха глаза. Меня же она, казалось, не заметила вовсе, словно я не существовал. Но чем дольше она была без сознания, тем сильнее я чувствовал панику, не имея понятия о том, есть ли у нее другие повреждения. Вдруг у нее внутреннее кровотечение, и она сейчас умирает, а я ничего не могу с этим поделать?
Глава 2.2
Благо, эти думы прервала скорая помощь и девочку аккуратно перенесли на носилки.
Суровый врач неотложки сообщил мне название больницы, куда её сейчас отвезут и куда я непременно собирался приехать, когда улажу все формальности. Точнее, переложу их на плечи своего адвоката.
Это свершилось лишь через долгих два часа, но не будь я Самгиным и практически хозяином этого города, скорее всего меньшее, что мне светило — это ночь в следственном изоляторе.
В больницу меня и подобранный мной лонгборд девочки, доставил адвокат. Я ожидал, что увижу у её палаты родителей, но не думал, что встречу там целую делегацию. Человек десять стояло у палаты девочки, среди которых я пытался найти её семью и предложить свою помощь.
- Извините, я хотел бы узнать, как себя чувствует девочка, - произнес я, обращаясь ко всем сразу. Десять пар глаз ко мне обернулись и, должно быть, догадались кто я, ибо на их лицах читалась крайняя степень осуждения.
