Вперед вышла корпулентная женщина в строгом костюме, и с такой ненавистью меня разглядывала, что мне стало не по себе. Медсестра сообщила, что вроде как иных травм кроме переломанной лодыжки со смещением у девочки нет, жить будет. Так чего на меня смотреть как на врага народа?
- Кто Вы, молодой человек? - строго задала она вопрос, выжигая на мне дыры.
Я сглотнул слюну прежде, чем ответить.
- Это я сбил девочку, она вылетела на красный, - с признания ощетинившись перескочил я на обвинение под взглядом суровых глаз.
Женщина скривила губы, будто перед ней был мелкий ползучий гад не достойный её внимания.
- Вы понимаете, что погубили её? - задала она риторический вопрос прежде, чем отвернуться.
А я стоял не понимая вообще ничего. Эта женщина больше не намеревалась вести со мной диалог, но ко мне подошла другая.
- Уходите, молодой человек, Вас тут видеть не хотят, - тихо попросила хрупкая женщина в возрасте, и по заплаканным глазам, я понял, что передо мной родственница пострадавшей.
Она собиралась отойти, но я удержал её за локоть, не желая просто так отсюда уходить. Меня терзала совесть, а это было редкое, новое для меня чувство. Возможно, если бы сейчас мамаша девочки прибегла к шантажу и угрозам, совесть снова спряталась туда, где дремала всю мою жизнь. Но передо мной стояла раздавленная женщина, а потому я не мог просто так покинуть стены больницы.
- Прошу, объясните, что происходит, чем я могу ей помочь?
Женщина вновь подняла на меня взгляд уставших глаз, словно на её плечах сейчас был невыносимый груз. Я сознавал, как сложно ей видеть человека едва не убившего её близкого человека, не говоря уже о том, чтобы объяснять мне что-то. Но я был слишком упрям, чтобы уйти. И судя по тому, что никто не рвался бить мне морду, видимо, отца девочки среди присутствующих не было.
- Клим, - раздался рядом голос адвоката, - это заведующий отделения травматологии — Загир Магомедович, он же врач, который принимал девочку.
Мы обменялись рукопожатиями и вместе с матерью, слушали заключение врача.
- У Алёны Комар перелом со смещением, нарушены структуры соединительной ткани между большой и малой берцовой костями, повреждены связки, необходима экстренная операция.
-Так почему же она еще не произведена? - удивился я.
Хирург скосил взгляд на родственницу пациентки, которая была бледнее снега.
- Моя внучка отказывается от операции здесь, - глухо произнесла женщина.
- Но почему?
Ответ на этот вопрос поступил уже от врача:
- Эта больница не владеет артроскопической техникой, мы можем вправить кость, поставить гипс, но сделать пластику связок здесь невозможно. Её нужно вести в ближайший город, где проводят такие операции, но чем больше времени проходит, тем сильнее будет нарастать отек, а значит, операцию возможно придется отложить.
Я видел, как женщина из последних сил пытается стойко держаться, её взгляд то и дело возвращался в сторону палаты, в которой лежала девочка.
К нам подошла другая женщина, которая минуту назад бросала в меня обвинения, и теперь как коршун нападала на врача.
- Господи, ну скажите, что делать, вы же понимаете, что она мастер спорта международного класса, она в сборной России. Неужели Вы ничем не можете помочь!?
Врач покачал головой, умывая руки.
- Где могут провести нужную операцию? - вклинился я в диалог, наконец начиная хоть что-то понимать.
Организовав вертолет, который должен был через пару часов забрать девочку в одну из лучших клиник Москвы, я немного успокоил свою совесть.
Я подошел к палате, дверь которой была приоткрыта и посмотрел на девушку, что лежала, безжизненно уставившись в потолок, обложенная льдом нога покоилась на подушках. От её пустого взгляда мне стало не по себе, будто её тут и не было, и меня и людей вокруг тоже. Она ничего не замечала и ни с кем не говорила. Я видел, что она слабо реагирует только на бабушку. Когда же к ней в палату вошла та суровая женщина, как мне потом стало известно, её тренер, девушка и вовсе отвернулась, при этом не произнеся ни слова.
Выходя из её палаты, женщина вновь полоснула меня холодным взглядом и удалилась. Видимо, мой поступок её не впечатлил.
Мне хотелось подойти к девчоночке, попросить прощения, но я не смел. Попытался расспросить хирурга о том, что будет если операция пройдет успешно. Врач замялся, но ответил, что даже при наилучшем исходе, нельзя гарантировать, что функциональность вернется полностью. На спортивной карьере вероятнее всего придется поставить крест.
Девочка не говорила с врачами, не слушала тренера, видимо из-за того, что боялась услышать от них этот приговор. Муки совести вернулись ко мне в десятикратном размере. Я мерил шагами больницу, не находя себе места, в ожидании вертолета. Когда мне сообщили, что он готов принять пациентку, санитары переложили девочку на каталку и я, наконец, удостоился её единственного взгляда. Никогда в жизни на меня так не смотрели. Голубые глаза хотя и были сейчас ясными, не затуманенными болью, после нескольких уколов анестетиков, но в то же время темными как пропасти, через которые можно заглянуть в самую бездну, и то, как на меня смотрела её тренер или родственница, было ничем, под испепеляющим прямым взглядом спортсменки, сулившим мне вечные муки ада после долгой и мучительной смерти.
Что ж, заслужил, и пообещал себе добиться её прощения во чтобы то ни стало.
Кроме девочки на борт взяли меня и её бабушку, которая всю дорогу держала внучку за руку, также с нами был врач принимающей больницы. Бабушка не пыталась говорить ей, что все будет хорошо, они даже почти не разговаривали, но мне казалось, что им и не нужны слова, чтобы понимать друг друга, достаточно жестов и взглядов. В какой-то миг я ощутил беспомощную зависть к этой девочке, которая знала что такое, когда тебя безусловно любят, в отличии от меня, знающего лишь чувства, рожденные на взаимовыгодном расчете.
Глава 3
Алёна
Боль в ноге утихла, а я пыталась перестать думать о своем будущем. Находясь в городской больнице, единственное, о чем я сожалела — это то, что я осталась жива, что этот богатый ублюдок меня не убил. Потом, когда в палату зашла бабушка и сообщила, что сбивший меня парень организовал перелет в Москву и операцию в известной среди спортсменов клинике спортивной травматологии, тугой узел в моей груди начал немного разворачиваться и ослаблять болезненное давление и страх перед неизвестностью.
Но я чувствовала его взгляды, направленные на меня и ожидающие, видимо, что я поблагодарю его или сделаю еще что-то отчего это страдальческое выражение сотрется с его лица, но я не в силах была испытывать к нему какие-то иные эмоции помимо презрения и ненависти.
Меньше всего мне хотелось сейчас дышать с ним одним воздухом, знать, что он где-то рядом, а тем более в непосредственной близости от меня. Я фокусировала взгляд на одной точке, стараясь игнорировать его присутствие, пока вертолет не приземлился на крыше московской клиники.
