Деньги решали все, в очередной раз за свою короткую жизнь поняла я. А у этого парня они были, иначе такого приема мне бы никто не оказал. Даже несмотря на то, что я была в сборной этой страны. Максимум на что я могла рассчитывать — это то, что Федерация организует мне операцию в ближайшем городе, когда отек ноги достигнет апогея, с криворукими врачами, которые запросто могли бы сделать из меня инвалида.
Сначала меня переложили на другую каталку и отвезли в палату ожидать операцию. Ждать пришлось недолго, и когда назначенный мне хирург освободился, медсестра сделала укол успокоительного средства и меня повезли в операционную. Вокруг суетились люди в голубых больничных одеждах, с шапочками и масками на лицах. Я с легким интересом, почти безразличная ко всему после укола, рассматривала большой операционный светильник, похожий на глаз паука. Анестезиолог положил на моё лицо дыхательную маску и велел отсчитывать от десяти до нуля. Десять. Девять. Восемь. Семь...
- Алена, - позвал меня высокий хирург за спиной которого разливался солнечный свет, - просыпайтесь.
Кажется, я проснулась, а потом вновь вырубилась, очнувшись уже в своей палате. Меня бил озноб, тело сводило после наркоза судорогой, всё тело мелко потряхивало. Заботливая медсестра укрывала толстыми одеялами.
Это была моя первая операция, и я боялась, что меня будет тошнить и разболится голова. Но, как ни странно, не считая озноба, я себя отлично чувствовала. Вскоре мне даже принесли обед и в палату вошла бабушка.
На еду я смотрела, скривив рот, аппетита не было, хотя даже не помнила, когда ела последний раз.
- Тебе нужно поесть, восстановить силы, чтобы выздороветь - бабушка, как всегда, знала, что сказать и я нехотя поднесла ложку с супом ко рту. Возможно, он был неплох, но вкуса еды я не чувствовала.
После того как медсестра унесла поднос с едой, бабушка вышла позвонить тренеру, в палату вошла группа врачей, среди которых я заметила того самого высокого мужчину, что разбудил меня.
- Пациентка Комар Алена Александровна, полных семнадцать лет, рост сто шестьдесят сантиметров, вес сорок пять килограмм, повреждение лодыжки со смещением, повреждение связок, - он продолжал зачитывать анамнез, а я ждала, когда же он сообщит самое важное.
Должно быть это явственно читалось по моим глазам, врач, привыкший иметь дело не просто с пациентами, а со спортсменами, присел на край моей кровати, и словно успокаивая норовистое животное, положил свою сухую ладонь на мое руку, попробовав донести до меня суть.
- Алена, у тебя очень серьезная травма, мы сделали все, чтобы было в наших силах, и вопрос о твоей спортивной карьере зависит только от того, как ты будешь восстанавливаться. Я не могу гарантировать тебе, что ты сможешь выступать на том же уровне. Но вы, спортсмены, люди упорные, так что, кто знает.
Более пространного ответа услышать сложно, но, с другой стороны, где-то среди этих пафосных слов была заложена маленькая надежда.
Моя нога, оранжевая от йодоформа от кончиков пальцев до самого паха, со вставленными в щиколотку титановыми пластинами и винтами, дренажом и конструкцией, благодаря которой поврежденная лодыжка парила в воздухе, была уже прооперирована и в тот момент казалось, что самое сложное позади.
Когда врач сообщил, что я должна придерживаться постельного режима как минимум ближайшие две недели, а встать на ногу смогу не раньше, чем через полтора-два месяца, я не смогла сдержать слез. Вся подготовка к очередному чемпионату коту под хвост, моё место в сборной будет под вопросом, моя карьера еще под большим вопросом. Моя жизнь тоже. Потому что я не представляла ее без спорта.
Слезы меня душили, и я не могла успокоиться, я не хотела, чтобы это видела бабушка или кто-то еще, поэтому после разговора с врачом попросила посетителей ко мне не пускать. Я глухо рыдала в подушку, не имея возможности даже спрятаться от любопытных глаз, когда заходили медсестры менять скопившуюся кровь или, что не менее насущно, мочу. Я не сразу заметала, что ко мне подведена специальная дренажная трубка для сбора мочи, сам же мочеприемник был спрятан где-то под кроватью. Благо на следующий день его уже убрали, но никогда я еще не чувствовала себя столь беспомощной. Кое-как взяв себя в руки, я вытерла слезы одеялом и вновь уставилась в потолок, в попытке стереть из головы мысли о том, что сейчас я должна была в поте лица тренироваться.
Дни в больнице текли мучительно медленно, напоминая какую-то изощренную пытку. В голове роились вопросы: за что мне это, что я сделала не так? Ответ я знала сама.
Каждый день ко мне приходил физиотерапевт, разминал мышцы, показывал допустимые движения. Бабушка не могла долго находиться в этом городе, работа не ждала, поэтому, я заверила её, что со мной не нужно здесь постоянно сидеть.
Свободного времени было так много, что я могла посвятить себя подготовке к поступлению и чтению художественной литературы, что в обычной моей жизни было практически невозможным, так как времени между тренировками было катастрофически мало. Но вместе с тем, усталость быстро меня накрывала, должно быть организм бросил все ресурсы на восстановление поврежденных тканей, поэтому все что я делала в течение дня — это спала, читала книги и ела. Самое страшное было то, что я ловила себя на воспоминаниях о том, что порой после изощрённых тренировок я мечтала вот о таких моментах, когда могла бы спать в волю и читать книжки. Неужели мысли настолько извращенно материальны, что я получила желаемое таким чудовищным способом? Думаю, именно в тот момент я поняла, что мы в ответе не только за свои поступки, но и за мысли.
Глава 3.1
Клиника была дорогая и платная, и я боялась представить тот астрономический счет, который нам выкатят на выписке. Тренер сказала, что часть расходов готова принять на себя Федерация спортивной гимнастики, за что я была нескончаемо ей благодарна, представляя какие немыслимые усилия она приложила для того, чтобы этого добиться.
Остальную и, несомненно, большую часть взял на себя обязательство покрыть сбивший меня парень.
К слову, он тоже приходил ко мне каждый день. Если бы я могла встать и куда-то уйти чтобы этого избежать, я бы так и поступила. Но такой возможности я была лишена. Он приходил, задавал одни и те же вопросы, а меня тошнило от него, от его присутствия, от звука его голоса с легкой хрипотцой, от того, что когда он был в палате, медсестры стреляли в него глазками и чаще заходили. А я не могла даже на него смотреть, опасаясь, что могу воткнуть вилку, оставленную на подносе после ужина, в его сердце.
Я рассчитывала на то, что ему в конце концов это надоест, ведь при нем я вообще не выказывала каких-либо признаков жизни, лишь тупо смотрела в потолок. Через некоторое время, он бросил попытки меня разговорить, просто брал с собой книгу и читал. В один из дней, ему удалось поймать мой любопытный взгляд, направленный на обложку.
- Хочешь я тебе почитаю? - спросил он, но я вновь перевела отсутствующий взгляд в потолок.
