От этого тона и слов мне захотелось вцепиться ногтями в его красивое лицо и стереть с него похабное выражение. Стою, тяжело дыша, оглядываю комнату, ища, чем можно в него кинуть, но ничего не нахожу поблизости.
– Не все родились в богатой семье, когда папочка исполняет любую прихоть. Некоторым приходится работать, – наношу я ответный удар.
Не знаю, попали ли слова в цель, потому что по его лицу ничего нельзя прочитать. Зато я стою, как заведенная боеголовка, направленная на уничтожение, с вздымающейся грудью и глазами, мечущими молнии.
Клим медленно преодолевает разделяющее нас расстояние плавной походкой хищника, направившегося к своей жертве. А я так и стою с замершим сердцем, чуя, что попала в капкан.
– Откуда тебе стали известны подробности, указанные в статье? – вкрадчиво спрашивает он, вторгшись в зону моего комфорта.
Он выглядит не так, как тот мужчина, который встретил меня. В Самгине ощущается внутренняя уверенность и спокойствие человека, который точно знает, кто хозяин положения. И это определенно не маленькая пылинка на его пиджаке, потому что он смотрит на меня ровно тем же взглядом, что и когда-то его отец.
Я не в силах и дальше считывать эти эмоции в его глазах. Мне больно и страшно продолжать убеждаться в правоте своих выводов на его счет. Опускаю ресницы, слушая его запах, обволакивающий меня. Дорогой табак, какао-бобы и немного ванили, должно быть, перепавшей сюда с кожи девушки, которую о недавно обнимал. До боли кусаю нижнюю губу.
– А что будет, если я не расскажу о своих информаторах?
– Ты же знаешь ответ на этот вопрос, Птичка.
Мысленно киваю себе. Конечно, знаю. Почему мне всегда приходится отвечать за чужие судьбы? От этих мыслей мне становится так горько, что эту горечь я чувствую и на языке.
– Знаю: закроешь медиа-портал.
– Умная девочка.
Хочется зажмуриться, вспоминая похожую похвалу из уст его отца.
– Часть мне стала известна от твоего друга Максима. – Поднимаю взгляд прямо на него, зная, что мои слова должны ранить, как пули, и ищу проблеск эмоций в глазах, но ни одной не нахожу.
Только помню, что так еще хуже. Черная дыра в нем начала затягивать меня в свою воронку. Даже не поняла, в какой момент одна его рука оказалась в моих волосах и с силой сжала их в кулаке, так что мне пришлось приподняться на носочки, чтобы приглушить возникшую боль. Другой рукой он сжимает моё горло, словно хочет придушить меня прямо сейчас.
Он держит меня за волосы, словно щенка за шкирку, притягивая ближе к себе. Разница в росте у нас слишком велика, я практически вишу на его руке, испытывая острую потребность ухватиться хотя бы за что-то, и цепляюсь за ту руку, что сдавливает горло.
Да, на лице Самгина нет эмоций, вся мускулатура полностью расслаблена, но там, за зрачками, будто черти топят адское пламя. Я смотрю в его глаза, стараясь хоть как-то снизить накал боли от его захвата, пока по щекам катятся слезы, которые я не в силах остановить.
– И как тебе, понравилось на хуе Макса? – спрашивает он сквозь зубы, будто даже произносить эти слова все равно что грязь есть.
Наши лица так близко, что я могу рассмотреть каждую крапинку в его зеленых глазах, длинные темные ресницы, по которым хочется провести пальцем, проверив их мягкость. На нижней губе – след от недавнего рассечения, которое уже начало затягиваться. И я, к своему стыду, забывая о боли, о том, что он хочет снять с меня скальп, поднимаю руку к его лицу, чтобы провести большим пальцем по заживающей ранке, думая, при каких обстоятельствах такой мужчина, как он, мог попасть в драку. Это так напоминает мне того парня, которого я когда-то знала, они с ним так похожи в этой ярости, пылкости, что новая слеза капает со щек уже от совсем другой боли. Время будто останавливается, нет ни секунд, ни минут, ничего нет, кроме нас.
Клим дергается от моего движения, разрушая наваждение, и я тут же убираю руку, вспоминая, что могу быть лишь противна ему. Должно быть, сейчас он испытывает брезгливость, я вижу это по тому, как он сжимает губы.
– А ты хочешь услышать, что на твоем было лучше? – Знаю, что мой вопрос звучит как издевка, но остановить себя не в силах, хоть голоса сейчас практически нет, а с губ срывается только хриплый шепот.
Чувствую, как его пальцы больше не сжимают мои волосы, ослабляя напряжение. Теперь они сдавливают мой затылок, что приносит мне странное удовольствие, посылая в мозг сигналы о расслаблении. Я едва ли не через силу заставляю себя не прикрыть глаза и не замурчать от столь резко сменившегося настроения Клима.
– Я не хочу о тебе ничего знать, – слышу холодный ответ, идущий супротив движений его собственных рук, отдаваясь во власть грубой ласке, которой он подвергает меня после острой боли.
Наша странная близость заканчивается так же стремительно, как и была начата. Он отходит от меня на несколько шагов, лишая своего тепла, точно и не было сейчас ничего, а я едва не падаю, пытаясь вспомнить, как самостоятельно стоять на ногах. Выгляжу, наверное, ужасно после этой сцены, ощущая, как слезы на щеках уже начинают стягивать кожу, но даже не пытаюсь как-то исправить свой жалкий вид. Это его рук дело, хоть он и стоит так, словно сейчас ровным счетом ничего не произошло.
- Другая часть получена через знакомого опера в Госнаркоконтроле. Это всё что я могу рассказать, теперь мне можно идти? – попятившись от него назад, увеличила, между нами, расстояние, опасаясь, что личина спокойствия вновь может его покинуть. Хотя, конечно, понимала какой триггер вызвал эту ярость.
Клим смотрит на меня внимательно, оценивающе.
- Ты не послушалась меня и осталась в этом городе, - игнорируя мой вопрос, напомнил о последнем нашем разговоре, который я не восприняла всерьез.
Теперь же поняла, что попала в силки и ощущала, как петли на мне затягиваются всё туже и туже, перекрывая кислород. Он действительно полагает, что я уеду из Москвы? И куда, в город Н., где у меня ровным счетом никого и ничего нет?
- Я не собираюсь никуда уезжать, - твердо произношу, вновь чувствуя страх и безысходность.
- Здесь у тебя не будет жизни, я приложу все усилия, чтобы ты нигде и никем не могла получить работу.
Его голос полон стальной решимости и когда я смотрю в эти холодные глаза, по моему телу проходит неприятная дрожь. Нет сомнений - он сдержит слово. Как и его отец когда-то. Мне становится трудно дышать, я пытаюсь отслеживать вдохи и выдохи, но это дается с трудом.
- Зачем тебе это, Клим? - спрашиваю я тихо, продолжая смотреть ему в глаза, - ты спокойно жил, не озадачиваясь вопросами о том, где я и что со мной. Так что же изменилось?
Первое время после того, как пошла на поводу у его отца, я во всем винила только себя. Мое мнение на случившееся менялось по мере взросления. Я одного не могла понять ни тогда, ни сейчас: как он мог поверить в то, что я могу ему изменить? Он знал о том давлении, которое оказывает его отец на меня, что для такого как Самгин старший, я ничтожество, устранить которое со своих тактических карт, ему ничего не стоит и жалости не вызовет. Но самое главное – он знал о моих чувствах к нему.
