«Мне нечего было рассказать. После игр я чувствовала себя опустошённой, вложив в ту битву все свои силы».
Вопрос журналиста:
«Но это был пик вашей карьеры. Почему вы решили её завершить?"
Алене явно неприятен этот вопрос, потому что я вижу, как она начинает кусать губы и меняет позу.
«Так сложились обстоятельства. У меня не было возможности продолжать спортивную карьеру в России, а выступать за другие страны не нашлось сил».
Журналист продолжает развивать эту тему, но Алена каждый раз уходит от ответа, так и не дав никаких разъяснений.
«Ну, может быть, хотя бы спустя десять лет вы расскажете о том, почему носили бейсболку «СКА»?»
Алена начинает заливисто смеяться, запрокидывая голову, и я ловлю себя на том, что давно не видел её такой – легкой, искрящейся. Она действительно «огонь», исходящий от нее свет согревает, опаляет и оставляет ожоги.
«Вы не представляете, сколько раз мне задавали этот вопрос!» – обаятельно улыбается девушка, и я замечаю, как журналист подается корпусом в её сторону, явно опутанный исходящими от неё чарами.
«Но вы ведь ни разу не ответили на него честно», – подлавливает её мужчина.
Алена пожимает плечами и отвечает:
«Это была бейсболка моего молодого человека. Я обещала, что буду посвящать ему все свои победы, а бейсболка – как маячок, чтобы он понимал, что я держу слово».
Глава 17
Остановил интервью и принялся искать записи десятилетней давности с Олимпийских игр. Вот журналисты ловят российскую сборную по прилете в аэропорту Гонкога, и взгляд легко цепляет одну девушку среди других спортсменов. Наверное, у меня была суперспособность, я мог бы заметить её первой из тысячи других. В отличие от всех остальных тонкая рыжеволосая спортсменка ни на кого не обращала внимания, в камеры не смотрела, защищаясь от ослепляющих вспышек фотоаппаратов козырьком бейсболки питерского хоккейного клуба.
Просмотрел записи всех её выступлений и малочисленных интервью в Гонконге. Хотя она и старалась держаться отстраненно и холодно перед журналистами, но все равно была куда больше похожа на потерянного в торговом центре ребёнка, нежели на спортсменку, приехавшую бороться за «золото» Олимпийских игр. Кажется, я успел позабыть, какой она была юной, когда мы расстались.
Алена выглядела плохо: глаза стеклянные, без эмоций. Казалось, она смотрела не на людей, а сквозь них, ничего и никого не замечая. Очень худенькая, отчего мне было совсем не понятно, откуда она брала силы на выполнение всех своих трюков. Сердце сжималось, когда я отсмотрел каждый из выходов Алены на помост.
Когда встретил Алену, я мало что понимал в том виде спорта, которому она была столь фанатично предана, и волею судьбы пришлось и мне с ним познакомиться. И сейчас, изучая все ее выступления, я не мог подавить в себе безграничное восхищение ею, её умением владеть своим телом и совершать абсолютно фантастические элементы, на которые, со слов спортивных комментаторов, чьи голоса были наполнены восторгом, больше никто в мире не способен. Пусть я и заранее знал, что она увезет с собой три золотые медали, но все равно в минуты её выступлений моё сердце замирало, как, должно быть, и у каждого, кому довелось присутствовать тогда на трибунах спортивной арены, и возобновляло ход, только когда гимнастка приземлялась на маты.
Она была невероятной девушкой, мне больше не посчастливилось встретить кого-то похожего на неё, поэтому ощущение потери, когда я понял, что она предала меня, с каждым днем только росло.
Потираю усталое лицо ладонями, пытаясь привести себя в чувство после ночи, потраченной на «ютуб» с видеозаписями гимнастки. Мне никак не давала покоя эта бейсболка, мелькавшая на всех соревнованиях, в которых принимала участие Алена после нашего расставания. Здесь что-то не так, но никак не могу понять, что. Чувствую, что упускаю какую-то важную составляющую, и одновременно боюсь, что я лишь ищу ей оправдание, упорно пытаюсь найти возможность быть с ней.
Мои мысли оборвала Диана, напоминая о том, что сегодня мы приглашены на празднование дня рождения ее дяди. Откровенно говоря, ехать к генералу Васильеву мне не хотелось. Такой же субъект, как и мой папаша, только если Анатолий Самгин поднялся из криминала, то Васильев разбогател, пройдя всю цепочку военных званий по трупам во время боевых действий на Кавказе.
Диана, несомненно, видела, что со мной происходит что-то не то. Весь месяц с последней встречи с Аленой я метался, как тигр в клетке, за решеткой которой браконьер маячит большим куском мяса, но не даёт. Жить в Москве, зная, что Алена где-то рядом, было невыносимо, и мне приходилось проявлять какую-то нечеловеческую выдержку, чтобы не заявиться к ней в квартиру, перебросить через плечо и утащить в свою берлогу.
Невеста же упорно занималась подготовкой к свадьбе, стараясь втянуть и меня в этот процесс, но я методично отказывался, ссылаясь на работу, а сам задыхался от одной мысли о предстоящем бракосочетании. В Лондоне такой итог наших с Ди отношений казался более чем логичным, а сейчас я изменял ей не только телом, но и мыслями. Какая-то часть меня – видимо, именно та, что не успела окончательно почернеть, – шептала, что я должен её отпустить, что наш союз никому из нас не принесет счастья.
Секс с ней для меня превратился в рутину, которую я по возможности старался избегать, не придумав новой отмазки, и зарывался в делах, лишь бы не возвращаться в дом, где мы вместе обитали в Москве. Все чаще я оставался ночевать в отеле, объясняя невесте, что мне необходимо побыть одному. Тут я не врал, но, если бы мою компанию разбавила одна рыжеволосая бестия, готов был с радостью откреститься от своего одиночества.
Дом Васильева был похож на особо охраняемый объект, с камерами видеонаблюдения, развешанными на каждом углу, и невероятным количеством охраны. Мой автомобиль подвергли тщательному досмотру, что вызывало во мне жесткое чувство протеста, и, если бы не Диана, я бы и шага не ступил в этот дом. Моя невеста улыбалась натянутой виноватой улыбкой, видя, что царящая здесь атмосфера приводит меня в бешенство. Мне слишком хорошо были знакомы люди, подобные Васильеву, и сейчас, когда я имел возможность выбирать, я не хотел иметь с ними ничего общего.
В свои шестьдесят с лишним Васильев выглядел неплохо для человека, который участвовал в боевых действиях с горой убитых людей за плечами. Армейская выправка читалась в каждом его жесте и взгляде, а глаза у него были такие же белесые и безжизненные, как у рыбы, которую давно выбросило на берег. Как и мой отец, свою душу он продал много лет назад, и сейчас передо мной лишь тело – полое и пустое, с мыслями, но без чувств.
Ради Дианы я старался скрыть свое отношение к нему, но не уверен, что у меня это получилось; возможно, когда я пожимал его сухую ладонь, мое лицо искривило омерзение. Мы вели светскую беседу, но я не сомневался, что у этого человека на меня собрано полное досье и он знает о каждом моем косяке. Некоторые намеки на наркотики проскальзывали в нашем диалоге, завуалированные не самыми тонкими шутками, которыми он пытался дать понять, что знает обо мне чуть больше, чем все остальные. К Диане он относился по-отечески и всячески помогал ей и ее отцу – своему родному брату, поэтому я начал подозревать, что состояние, заработанное отцом Дианы, результат обширных связей генерала Васильева.
