Я чувствую свое дыхание по тому, как поднимается и опадает грудь, на какие-то миллиметры теснее приближаясь к нему, и сердце бьется где-то не в груди, а в животе. Он же словно окаменел. Мы так близко друг к другу, но понять, есть ли в этой грудной клетке жизненно важный орган, я не в состоянии. Просто-таки потерявший сердце Железный Дровосек.
Он склоняется надо мной, обхватывая мои плечи пальцами, притягивая еще ближе к себе, так, что кончики пальцев ног едва касаются пола. Вижу перемену в его лице, он совладал с собой, больше не выказывая неприязни от нашей близости. Его зеленые глаза стали почти черными, как грозовое небо, а лицо превратилось в бесстрастную маску, выражающую полное спокойствие. Я смотрю на него, как кролик на удава, затаив дыхание, когда он до боли сжимает пальцы на моем теле и тихо произносит почти в самые губы:
– Никогда больше не попадайся на моем пути, Алена, иначе я тебя уничтожу.
Я смотрю ему в глаза, испытывая острую боль от его слов, от манер, так похожих на поведение его отца.
– Меня уже пытались уничтожить. Думаешь, у тебя получится лучше?
С мгновение он смотрит на меня, изучая что-то в глубине моих глаз, а потом просто размыкает пальцы, разворачивается и выходит, захлопывая за собой дверь.
Коленки сами подогнулись, и я сползла на пол, как безвольное создание. Только сердце билось в груди – громко, быстро, впервые за десять лет напомнив о себе.
Глава 4
Клим
Михаил сказал, что ни одному человеку в клубе не известно о рыжей танцовщице. Она подменяла заболевшую девушку, которая должна была танцевать в тот вечер. Никто из опрошенных не знал ни её имени, ни фамилии, даже описать толком не могли. Единственное, что меня успокаивало – мои люди за ней проследили, и мне теперь известно, где она живет. По крайней мере, эту ночь.
Решил заявиться к ней утром, с мыслью о том, что если она захотела продолжить вечер со своим парнем, то, по крайней мере, у меня еще остается шанс ее там застать. Не уверен, стоит ли надеяться на то, что она не имеет личной жизни. Плевать, если у нее кто-то есть, не сомневаюсь, что девушка, зарабатывающая на жизнь подобного рода деятельностью, согласится танцевать только для меня некоторое время.
Место ее ночевки располагалось в кирпичном доме шестидесятых годов постройки, почти в самом центре города, где элитная жилая недвижимость смешивалась вот с такими захудалыми домиками. Преодолел тяжелыми шагами лестничный пролет, не понимая, какие черти меня сюда занесли. Чего я хочу от этой девушки? Предложить ей стать моей содержанкой, потому что ей удалось то, что не получалось у других?
Дело даже не в том, что я хотел ее трахнуть или наказать за то, что оставила с болезненным стояком, хотя и это тоже. Её запах, её движения, легкий изгиб губ – еще не в улыбке, но в её обещании – всё это так отчаянно напоминало мне о другой девушке, что я готов был платить за иллюзию. Мне вдруг показалось, что именно она в состоянии вытащить из сердца занозу, оставленную там десять лет назад.
Рана вокруг нее не затянулась. Больше не кровоточила, но не зажила, покрылась толстыми рубцами, местами омертвела, потеряла чувствительность и функциональность. Почти не болела и не напоминала о себе. Эти годы я выхолащивал из себя любые чувства к ней, и со временем во мне образовалась пустота.
Лишь какие-то отголоски воспоминаний порой всплывали в памяти. Заметив где-то в толпе похожую на неё рыжеволосую девушку, я направлялся к ней, забывая обо всем, только бы прикоснуться к миражу. Останавливался через несколько шагов, остужая эту потребность силой воли, сжимая кулаки, пока костяшки не белели от напряжения.
После нее мне долго не хотелось отношений. Достаточно было женщин для удовлетворения потребностей плоти. Но подпускать к себе кого-то ближе, чем на расстояние вытянутой руки, желания больше никогда не возникало. Теперь уже не казались странными отношения моего отца с Алисой – его последней женой, брак с которой был заключен по обоюдному расчету. В них почти не было риска обжечься, расслабиться, наивно полагая, что к тебе относятся как к человеку, а не банковскому счету.
Встал перед металлической дверью, которую при небольшом желании можно снести. Ударил несколько раз носком ботинка, чувствуя, что она неплотно прилегает к дверной коробке и происходящее по ту сторону отчетливо слышно. Кто-то за дверью, наконец, очнулся и брел в мою сторону.
Интересно, как она выглядит?
Никто не спрашивает, кого в столь ранее утро принесло в этот дом. Дверь просто распахивается.
Блядь! Стою, сатанея с каждой секундой, что имею возможность смотреть вот так на нее. Без призмы воспоминаний, отпечатавшихся навсегда во мне. Каждый день мечтал забыть черты её лица, не выискивать их в других. Остальные все равно рядом с ней были суррогатом, и я вытравливал изо дня в день из себя эту болезненную потребность заменить её кем-то, хотя бы отдаленно похожим: в мимике, в улыбке, в звуке ее смеха. Но, блядь, всё не то!
И вот моя ахиллесова пята стоит передо мной и рассматривает сонным взглядом мои ботинки. А я не знаю, чего мне хочется сильнее: убить её сразу или обнять, а потом убить. Трахнуть бы прямо тут, на пороге, облизав всё её тело, как мятный леденец, потому что, блядь, меня, как и десять лет назад ведет от нее! Потому что я изголодался по ней, и мне хочется проверить, буду ли я как когда-либо дуреть от нее, сходя с ума. После того, как все эти годы почти ничего не ощущал, как социопат, имитировал эмоции, которых не испытывал, чувствовать даже черную ненависть к ней было довольно необычно и свежо.
Она поднимает глаза, и они такие прозрачные, что, кажется, можно без труда прочитать любую мысль на лице самой лучезарной девушки из всех, что я знал. Удивляюсь её актерскому дарованию и тому, как виртуозно она умеет играть любовь.
Прохожу в квартиру, желая убедиться, что она тут одна. Сколько, интересно, за эти годы у нее было связей? Долго ли она была с Максимом? Но девушка с такими способностями и навыками, которые она с блеском демонстрировала десять лет назад и вчера ночью, могла бы добиться и больших успехов, чем съемная однокомнатная конура.
Квартира сохранила аскетизм её детской комнаты в доме бабушки, разве что ни одной медали не заметил на стенах, ничего, что бы указывало на знаменитую спортсменку Алену Комар – прорыв в женской спортивной гимнастике, тогда, когда от России никто его не ожидал на Олимпиаде в Гонконге.
Помню, как узнал, что она всё же примет участие в Олимпиаде, и эта новость прошлась ножом по сердцу со стороны спины. Не смотрел интервью с ней, не включал выступления, лишь прочитал о её блестящих успехах в газетах. Но и тогда я снова испытал восхищение её характером, необыкновенной силой воли девочки, которую, казалось, знал.
Первые полгода после её предательства меня сильно крутило по ней, и я понимал зависимых в наркотической ломке, когда ты знаешь, что очередная доза может стать смертельной. Пытался как-то упорядочить в голове всё случившееся, но этот пазл не хотел складываться. Но о чем тут думать, когда я видел всё собственными глазами?
