В эту категорию, безусловно, попадают истинно верующие. Авторы книги «Секс, священники и тайные кодексы» о. Томас Дойл, А. В. Сайп и Патрик Дж. Уолл (практикующий священник и два бывших) хорошо осведомлены об обвинительном характере этой темы. Они обеспокоены тем, что их же и обвиняют, поскольку они говорят о педофилии среди священников и роли Церкви в насилии, а также указывают на то, что сексуальное насилие в духовенстве имеет давнюю историю. Им вторит и Джордон: «Вы можете считать вопрос просто интересом к тому, действительно ли насилие было тайной. На самом деле это выглядит прекрасным примером того, как предпочитают поддерживать секрет Полишинеля, а очевидную истину – отвергают»
[77].
Когда жертвы высказываются, может показаться, что непростая задача обнажить перед всеми свою рану не так уж трудна и важна. Молчание предоставило мне безопасное и мирное пространство, в котором я могла заниматься делом всей своей жизни – служением, позволяя выражать свое страдание, не пропитываясь им. Мне пришлось – по необходимости, ради собственного исцеления – вырваться из его тисков. Я убеждена, что весьма активно отказывалась от роли раненого (жертвы), потому что предпочитала, чтобы меня считали человеком, работающим над исцелением.
Тем не менее, как я уже рассказывала в Ключе № 4, теперь я искренне верю, что принятие этого «жертвенного Я» является важной частью процесса нашего исцеления. От правды по-настоящему не скроешься. Мэрион Вудман говорит, какая это истинная благодать – позволять процессу разворачиваться в свое время.
«Постепенно восприятие меняется; постепенно знаки собираются в созвездия. Проходит сорок лет или сорок дней. Затем задача эго – воплотить в повседневную реальность то, что было открыто в пустыне, принести сокровище домой. Жить собственной судьбой и, значит, привести внутренний и внешний мир в гармонию»
[78].
В последние несколько лет мне казалось, что пора раскрываться. Возможно, я даже смогу говорить от лица тех, кто не может. У меня для этого есть методы и жизненный опыт, поскольку я разработала внутреннюю и внешнюю сеть поддержки этой смелой позиции. И в процессе одного неподвижного созерцания мне показали замечательное «кино», из которого я четко поняла, что отпирательство, отнекивание священников подкреплялось еще и молчанием жертв. В конечном счете все взаимосвязано, и каждый, кто молчит, вносит свой вклад в энергетические качели, которые преступника поднимают, а жертву опускают. Каждый раз, когда мы испытываем вину, стыд, сожаление и боль, мы отказываем ему в справедливой возможности взять их на себя.
Меняясь сама, я своими изменениями влияю на других. Говорю ли я правду в уединении и тиши собственного дома или выкрикиваю ее через микрофон в зал, полный людей, мой голос приносит пользу. Опыт на мысе Иш-Чель, самой восточной оконечности Мексики, продемонстрировал, каким сильным может быть мой голос, когда я точно настроена. Рассвет того утра озарил и подтвердил силу и мощь моей личности.
В любых отношениях самым податливым элементом является наше собственное поведение. Я предпочитаю не позволять своим страхам контролировать меня. Я предпочитаю быть совершенно искренней и говорить всю правду. Какую бы форму это ни принимало, я осознаю, что с этого момента должна перестать изо всех сил зажимать себе рот и стискивать легкие, не позволяя некоторым словам слетать с губ. Я больше не могу держать в себе истинное имя «жертвы», которое следует за тем ребенком, еще живущим в моем теле. Когда я, все лучше понимая себя, стою с высоко поднятой головой, то придаю этому внутреннему ребенку смелости принять радость и счастье, которым она так часто сопротивлялась, убежденная, что, если она полностью откроется жизни, за это придется дорого заплатить. И я знаю, что, когда встречусь со своими демонами лицом к лицу, энергия моего мужества поможет и другим раскрыть их ужасные тайны.
Сила раскрытых тайн
Я стою перед ритуальным мостом и беседую с пятьюдесятью участниками ретрита. Они уже прошли по нему, переступили этот физический (и символический) порог. Слова застревают у меня в горле, но я хватаю микрофон потной ладонью и слышу, как мой голос устрашающим эхом разносится между деревьями, шурша, словно ветер, крутящий старые сухие листья. Люди по другую сторону моста меняются в лице, некоторые заметно пригибают голову от тяжести моих слов, когда я рассказываю о том, как в шесть лет меня изнасиловали. Гром, раздающийся откуда-то из-за невидимой черты, пробуждает нас еще больше. Вахкиньян
[79] (духи грома) нашептывают идти вперед и присоединиться ко всем. Надоедливый бурундук швыряет с дерева кусочки коры, пока я захожу на мост и неуверенно поднимаюсь по нему в поджидающие меня объятия…
Через час один мужчина разражается долгими, вроде бы ничем не спровоцированными рыданиями. Пока вся группа окружает его поддерживающим «куполом», я сижу рядом, широко раскрыв глаза, зачарованная присутствием. Он не пытается вытирать слезы, которые потоками текут по щекам, пока наконец не начинает говорить, очень тихо, давясь слезами и словами, – мы впервые слышим у него такой голос. Несмотря на ужас, который в нем явно слышится при воспоминаниях об издевательствах в детстве, чувствуется и долгожданное облегчение от тяжести, которую он столько лет носил в себе, страшась ею поделиться.
Чаще всего признать сексуальное насилие, уже став взрослым, легче, чем продолжать нести его в себе бременем, как внутреннее «Я» ребенка. Для некоторых эти тревожные воспоминания так и останутся запертыми во внутренней темноте, пока они не воспользуются силой пятого ключа, чтобы вывести их на свет осознания.
На той же неделе, но уже много позже того, как мы разъехались по домам после ретрита, одна женщина прислала мне на голосовую почту очень искреннее сообщение: «Донна, вы, наверное, и сами не знаете, как на меня подействовали ваши слова… Больше, чем слова, сам факт, что я вас знаю и вижу, какую здоровую и счастливую жизнь вы ведете, и это придает мне смелости. На этой неделе я начну лечиться и попытаюсь примириться, найти общий язык с сексуальным насилием в моей семье. Спасибо, что поделились». Результатом тех нескольких поворотных моментов на ритуальном мосту стало еще много звонков, посланий и разговоров. Как мы знаем, от одного камешка, брошенного в пруд, волны расходятся во все стороны. Впервые о ритуальной природе насилия надо мной я рассказала близким друзьям и профессионалам много-много лет назад. Вспоминая тот конкретный ретрит более чем двадцатилетней давности, я понимаю, что даже высказывалась публично. Просто я не сказала всей правды.
